Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

– Гэта шо, мы зараз к батьке по́йдем?

– Ша, молодежь, не суйся! Никуды ты не по́йдешь!

– Ну, Дема, ну покажи, я помогу! – заныл младший брат. – Я блытать не буду, честное октябрятское! Он мине тоже придавить хотел.

– Помочь хочешь? – задумчиво спросил Дема. – Лады, браток. Рябину знаешь, что у дороги растет?

– Да, тольки ягоды мы усе ужо того… – потупился Захарка.

– В общем, возьми ножик, наруби мне листочков, да покрупнее, ну и ягоду хошь одну – сухую аль гнилую, а я тут покуда чаек заварю.

Радостный, Захарка убежал выполнять поручение. Со вздохом Дема присел на табурет, зажег керосинку, чтобы вскипятить чаю. В дверях появилась матушка – она смотрела на сына, как на чужого. Аришка, кажется, вновь уснула.

– И ты прибьешь его? – осторожно спросила мать.

– Не прибью, – буркнул зна́ток. – Взад отправлю, откуль явился. Они осины да рябины на дух не переносят.

– Демушка, а ты правда…

– Шо «правда»?

– Ну, ты правда колдун, як кажут?

– Кривда! – зло ответил он, и мать согнулась от ответа, будто от удара. – Ты шо, мать, не зразумела яшчэ ничога? Як же ж, думаешь, я в лесе-то выжил? Половину партизан постарше уж выловили да перевешали, а мне пятнадцать годков всего. И не колдун я, а зна́ток! Зна-ток!

– Прости, сына… Чайку сделать? На стол, может, собрать…

– Только чай! – отрезал Дема; смягчился, увидев дрогнувшие плечи. – Мам, ты тоже прости мине, я ж не со зла…

– Ой, да ладно, давай-ка я покушать приготовлю, сынок! – Она засуетилась на маленькой кухоньке, загремела посудой. – Я ж не в обиде, ты не подумай! Ну дура я, и впрямь. А гэту погань давно изгнать треба было, хотя бы попа в хату покликать или Купаву ту же. Помнишь, як она нам с коровой помогла?

– Отож… Я ж посля той коровы к ней в ученики и попал.

Дема совсем по-взрослому достал из кармана табак, бумагу и принялся скручивать самокрутку, впервые в жизни не стесняясь матери. Спросил:

– Мам, скажи-ка мне лепш, шо гэта за тварь такая ходит? Мне знать надобно, прежде чем в погреб лезть. Как выглядит он? Иль ты не видала сама?

– Да як же… Видала, сынок… – с тяжелым вздохом мать присела на табуретку, сжимая тряпку в руках. Засвистел чайник на керосинке, Дема снял его и поставил кипятиться кастрюлю с водой. Приоткрыл форточку и закурил, пуская на улицу длинные клубы пахучего дыма.

– Ну и яким он тебе показывается?

– На батьку мордой похож. И яшчэ одним местом…

– Каким таким местом? – навострил уши юный зна́ток.

– Ох, зря я это сказала… – мать, к его удивлению, покраснела от стыда, отвернулась к столу – якобы огурцов нарезать.

– Не, мам, кажи уж полностью, раз почала такой разговор! Каким местом?

– Ну, елдой…

– Че-е-ем?

– Ты как ушел с дому, он мене звать начал. «Приходь, грит, ко мне, як раньше буде», – стыдливо прошептала мать, ссутулив плечи. – Домогается… А у мене давно мужика не было, ты пойми дуреху старую. Я ж постоянно все за-ради вас троих, все для детей! Ну и вот, коли я его в постель не пущаю, он Захарку с Аришкой душить и начинает. Обнаглел в край, ну не могу я кажную ночь, я ж не молодуха якая. Бывает, горилки ему поставлю, он наглыкается, на одну ночь угомонится, а потомо злой с похмелья… Словом, все як при жизни.

Дема едва не подавился дымом махорки и застыл с открытым ртом, пытаясь переварить такую информацию. В сенях хлопнула дверь, вбежал Захарка с полной горстью листьев и веток. Крикнул радостно:

– Во, принес! Можно мне конфету немецкую?

– Бери ужо, проглот… Что тут у тебе? Лады, сойдет. Ножик вертай.

– Держи. Куришь? – поморщился Захарка. – Курить вредно!

– Уроки не учить тоже вредно! Як война кончится, кто страну будет поднимать, а? Где инженеров, вучёных возьмем? Шоб усю алгебру знал, как в следующий раз побачимся, зразумел?

– Ла-а-адно, – Захарка закатил глаза.

Мать, обрадованная сменой темы, что-то готовила, резала, варила.

– Дема, а когда мы в погреб по́йдем? – спросил Захарка, сидевший рядом и едва не подпрыгивающий от нетерпения.

– Никуды ты не по́йдешь, охламон. Я сам все. Мам, кипяточку сюды плесни.

Мать налила горячей воды из чайника в кружку, где уже лежали размятые листки рябины. Дема окунул туда нож, помешал лезвием. Прошептал на нож короткий заговор – про сыру землю да про защиту от нечистой силы.

– Сынок, что ж ты без сахарку чай мешаешь?

– С такого, мамо, чая тебя простоволосить буде так, что от Москвы до Берлина слыхать. То не для чаепитий.

Дема вышел в сени и поежился от внезапного холода – будто и не лето вовсе, а зима на улице. От мертвеца, что ли, так морозом тянет? Припер дверь за собой чурбаком, чтоб неугомонный Захарка не проник следом, открыл лючок погреба. Оттуда пахнуло стылой сыростью и землей, как из могилы.

– Бать, я гэта! По твою душу пришел! – крикнул в темноту юный зна́ток.

Мрак хранил молчание. Ступив на скрипнувшую ступеньку, Дема сразу почуял тошноту – что-то прогорклое и гнилое плеснуло кислиной в горло: верный признак, что неупокойник гостей не ждет, прогоняет, сволочь. Сжав покрепче нож, Дема махнул им в темноту и напевно произнес зачин:

Чур-чура, защити от зла,

Не от ножа да топора,

А от тех, чья воля недобра.

Тошнота отступила. Дема спрыгнул на земляной пол и едва не поскользнулся на полусгнившей картофелине – остатках того, что не забрали немецкие фуражиры. Скосил глаза влево, аж до боли, и вот так, искоса, поднял взгляд к осиновой балке – туда, где несколько лет назад вздернулся батя. Одетый в штаны и простую лянку мертвец корчился на веревке, до синевы сдавившей шею, пучил на сына глаза. Нечистый прошептал с такой ненавистью, что с его губ повалила кровавая пена:

– А-а-а, явился не запылился… Сыночек, мля!

– А ты думал? – спросил зна́ток, удобнее перехватывая палку. – Два мужика в доме растет! И на тебя управа найдется, падло. Ты кто таков?

– Ты что ж, щенок, батьку не узнаешь? Ужо я тебе задам по самые…

– Батька мой в Пекле с остальными самогубцами на масле жарится. А вот что ты за хер гнутый, гэт мы зараз и вызнаем… – Дема начертил ножом в воздухе крест и рубанул по нему ладонью.

– Нечистый, явись, на свет покажись, встань предо мною,