Предатель - Энтони Райан

Со своей стороны, я чувствовал лишь стойкое беспокойство, усугубляемое неопределённостью нашей конечной цели. И только когда мы остановились на ночь, я начал понимать беспокойство Джалайны. К вечеру постепенно стал появляться уклон вверх, последние окаменелые деревья остались позади, и мы проходили через всё более густой лабиринт выветренных булыжников. Останки разрушенного города здесь выглядели более узнаваемыми — близкое расположение друг к другу защищало их от постоянного разрушения стихией. Когда мы разбили лагерь с подветренной стороны особенно большого куска камня, я обнаружил блёклый, но различимый рельеф, вырезанный на поверхности. Фигуры были расплывчатыми, но все же явно человеческими. Там тоже виднелись надписи, но настолько выветренные, что невозможно было сказать, насколько они напоминали каэритскую письменность.

Я почувствовал это, проводя пальцами по глифам — знакомый зуд и инстинктивное напряжение, которое возникает, когда за человеком наблюдают. Это чувство было моим верным стражем с первых лет пребывания в лесу, и я знал, что ему можно доверять. Схватив рукоять меча, я поднялся, осматривая неровный каменный лабиринт. Джалайна заметила мою тревогу и подошла ко мне, подняв боевой молот. Отсутствие огня одновременно и мешало, и помогало. Яркость пламени не позволила бы нам увидеть всё, что находится за пределами его досягаемости. Но густые тени обеспечивали достаточное укрытие для любого нападавшего, и казались неестественно глубокими.

— Оружие не поможет, — сказал нам Эйтлишь. Он остался сидеть, глядя во мрак с жёсткой гримасой ожидания, которая не совсем скрывала страх в его глазах. — Мёртвых не убить.

Снова начался зуд, заставив меня развернуться, переводя взгляд от тени к тени. Напуганный разум неизбежно создаст форму из бесформенного, и поэтому я вздрогнул от вида присевшего убийцы с кинжалом в руке, который в следующий миг превратился в треснувший постамент. И всё же, хотя всё оставалось совершенно спокойно, я знал, что мы далеко не одни.

— Чего они хотят? — спросил я Эйтлиша.

— Того же, что всегда хотят мертвецы. — Он поднялся на ноги, решительно сжав зубы. — Снова оказаться среди людей. Чувствовать тепло бьющегося сердца. Раздувать грудь и вдыхать сладкий воздух. Всё, чего они лишены. Вот чего они хотят.

Сбросив плащ, он встал перед нами и широко развёл руки.

— Оставайтесь на месте! — рявкнул он, когда мы с Джалайной хотели встать по бокам от него. — Я не смогу защитить вас от всех, но избавлю от худших.

По мере того, как он говорил, его слова всё сильнее искажались, мышцы шеи вздулись, а плечи и руки набухли, что я принял за последствия призыва ваэрит. Он простоял всего несколько мгновений, которые показались часами. Хотя вокруг нас ничего не двигалось, ощущение присутствия вскоре переросло в гнетущую тяжесть, словно сжимались тиски.

Это началось внезапно, как порыв ветра, хотя не подняло пыли и даже не шевельнуло мне волосы. Меня с головы до ног охватил настолько резкий и жестокий холод, какого даже глубокой зимой ничто не вызовет. В этой хватке я мог только дрожать, а от дыхания, вырывавшегося из моего разинутого рта, шёл пар. Холод окутал меня и вторгся внутрь, ледяные щупальца с настойчивой лёгкостью пронизывали ткань и плоть. Я почувствовал в этом прикосновении нужду — отчаянный, хватающий голод существа, изголодавшегося сверх всякого разумения. Не было никаких голосов, сопровождающих этот сжимающийся ледяной кулак. Никакого неземного шёпота мертвецов, только неумолимая, ненасытная жажда ощущений.

— Довольно!

От крика Эйтлиша вторгающиеся щупальца резко остановились. Его тело распухло сильнее, чем я видел раньше, даже во время его ярости в замке Дреол. Каждая мышца массивной фигуры надулась, вены пульсировали, жилы напрягались. Тогда я почувствовал жар от него — быстро расходящийся пузырь разогретого воздуха. Когда он меня окутал, я содрогнулся и зашатался от внезапного освобождения из хватки мертвецов. Рядом со мной Джалайна упала на колени и застонала, крепко обхватив себя руками.

— Дань уплачена, — проворчал Эйтлишь, стиснув зубы и дрожа всем телом. Вокруг нас, там, где холодный воздух встречался с его щитом тепла, искрился иней и брызги дождя очерчивали круг. — Вы получили, что полагается. — Эйтлишь напрягся, выгнув спину. — Уходите! Дань уплачена!

Жар вокруг нас усилился, кожа покрылась по́том. На мгновение я увидел наших мучителей: столкновение охлаждённого и нагретого воздуха образовало тонкий пар, который кружился и извивался. Фигуры в основном были бесформенными, но кое-где я мельком увидел подобия лиц, беззвучно кричавших на живых, и каждое из них было перекошено от ярости и отчаяния.

— УХОДИТЕ! — Рёв Эйтлиша сопровождался взрывом жара. Воздух разорвал удар грома, уничтоживший паровую сферу и её кричащих призраков. Потом от грома осталось только эхо, которое какое-то время металось среди булыжников, а я стоял в ужасе, что наши мучители могут вернуться. Услышав глубокий стон, я повернулся и увидел, как Эйтлишь упал на одно колено, а его могучая фигура уменьшилась до прежних размеров. От кожи поднимался пар, и я увидел обвисшее лицо, которое никогда не ожидал увидеть. Судя по всему, этой ночью он продемонстрировал пределы своей силы.

— Они… — Джалайна запнулась и сглотнула, чтобы восстановить контроль над голосом. — Они вернутся?

— Нет. — Устало пробормотал Эйтлишь, неуверенно поднимаясь на ноги. Он доковылял до плаща, взял его и сел, прислонившись к камню. — Они насытились.

— Это было оно? — спросил я его. Несмотря на катившийся по мне пот и на колотившееся сердце, я по-прежнему чувствовал эхо холодного прикосновения, словно невидимые пальцы сквозь плоть вцепились в мои кости. — Проклятье, о котором ты говорил? Это было оно?

Эйтлишь издал звук, словно треснула сухая ветка — мне понадобилась секунда, чтобы распознать в нём смех.

— Это всего лишь предвкушение, Элвин Писарь, — сказал он, натягивая плащ на голову, и прислонился спиной к камню. — Завтра, если сможешь, ты пожнёшь его сполна.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Когда мы пошли на следующий день, уклон наверх стал ещё более ощутимым. Через несколько миль булыжники резко кончились, и показалась тёмная граница, изгибавшаяся в обе стороны. За ней лежал склон сухой потрескавшейся земли, ведущий к гребню в четверти мили от нас. Очевидно, там и находился центр события, разрушившего древний город. Я чувствовал: то, что нам предстояло найти, находилось за этим гребнем. Ощущение, что за нами наблюдают, теперь стихло, поскольку даже мёртвые не могли здесь задерживаться. В воздухе чувствовалась тяжесть, напоминавшая густой воздух, который предупреждает о надвигающейся буре.

Сильно хотелось остановиться, и мой рациональный разум собирал целый парад хорошо продуманных аргументов в пользу того, чтобы развернуться и оставить этот абсурдный, суеверный фарс. Разве мне не нужно вести войну?