Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

– Ну ты прям снайпер, – похвалил Сухощавый, отворачиваясь от печного притвора. Его лицо исказила болезненная гримаса, точно нерв защемило, ресницы прогорели, и теперь глаза его казались еще безумнее, чем у Кравчука; на дне их будто кто раздул адские уголья. Киловяз хищно слизнул кровь с подбородка и уставился на дверь.

– Ты хде там, юродивый?

В хату ворвался новый полубес. Он полз на единственных двух лапах, похожих на человеческие руки; за ним на полу оставался жирный след, как от огромного слизня. Жуткое подобие поросенка хрипело и будто бы пыталось разговаривать. Максимка запустил ему «спутником» в лоб, который тут же провалился внутрь, начал скукоживаться, как бумажный; повалил вонючий дым, и киловяз с молодым знатком расчихались от режущей ноздри вони.

– Да они шо, усе такие смердячие?

– Усе, дядька… – подтвердил Максимка.

– Наружу пора, с придурком вашим повидаться. А то задохнемся тута. Э, суседка! Подь сюды! – не оглядываясь, Сухощавый вытянул руку, и на плечо ему по-обезьяньи запрыгнула волосатая черная тень, свесила ножки – домовой слушался его, будто дрессированный. Вот так, с суседкой на плече, старый киловяз, чьим именем в Задорье шугали детей, вышел на порог. Максимка осторожно выглянул из-за его спины и зажмурился от страха – даже его, повидавшего всякое за последние месяцы, увиденное впечатлило до глубины души. Все свободное пространство перед хатой так и кишело тварями, рожденными от коров, свиней, коз и бесовьего семени. Гады снесли плетень и затоптали хилый огородик киловяза, теснились одной качающейся массой, заползали на спины друг другу. Все они были не похожи друг на друга – у кого птичьи крылья торчат из хребта, у кого даже башки нет, вместо нее клыкастое хайло растет прямо из грудной клетки; взгляд Максимки выхватил одного особенно безобразного теленка с искаженными от боли и страданий младенческими лицами по всему телу. Отродья мычали, ревели, хрипели, а Кравчук любовно гладил их по склизким спинам.

– И как вы воевать шобралишь ш таким войшком? Гражданин, выдайте мальшика, ничего ему никто не шделает! – Кравчук кривлялся, скалился беззубой улыбкой – Максимка не узнавал в нем того жизнерадостного пухлощекого председателя, что деловым колобком носился по Задорью всего три месяца назад. Абсолютно другой человек.

Сухощавый пропустил его слова мимо ушей. Лишь проговорил злобно, негромко, но от появившейся в его голосе силы замолкли даже беснующиеся гады:

– Ты мене полдома раскурочил, гнида пархатая. Зараз отвечать будешь… Ох, спрос с тебе высокий буде, сука. – И цыкнул что-то суседке на плече: тот соскочил, рванулся вперед стремительной тенью; стоявшие ближе всего бестелята попятились, но слишком поздно – брызнула кровь, разлетелись в стороны клочья мяса, обрывки шкур, оторванные конечности. За суседкой оставалась полоса из растерзанных тел, и он почти сумел достичь председателя, когда тот взмахнул рукой с зажатым в кулаке зубом киловяза. Домовой встал как вкопанный – худая волосатая тень, на которую сколько ни смотри, а так и не разглядишь как следует – и издал тягостный стон. Сделав еще один театральный взмах рукой, как дирижер, Кравчук прикрикнул на суседку, и тот неожиданно скукожился, стал меньше ростом и вот так, уменьшаясь секунда от секунды, вскоре растворился – будто утек в землю струйкой сигаретного дыма. Сухощавый хмыкнул задумчиво.

– Дюже сильный ты, да? Суседку усмирил, гляди-ка… Откуда же моща такая у тебе, юродивый?

– Шкоро ужнаешь! Вжять вредителя! – приказал Кравчук отродьям, и те бросились к крыльцу единой гневной массой. Дальше Максимка мало чего сумел разглядеть. Одних лишь полубесов, их разинутые пасти, голые лоснящиеся от пота спины, уродливые очертания тел. Он попятился в хату – уж лучше нюхать вонь разложения, чем столкнуться лицом к лицу с этими тварями. Во вспотевших ладонях мальчик судорожно сжимал рогатку. В мешочке осталось всего три снаряда-«спутника». Но Сухощавый не сдвинулся ни на миллиметр. Он расправил спину и зло, от души, расхохотался. Закатал рукава рубахи до локтей. А потом спустился по ступенькам и встретил первого бычка ударом кулака в лоб. Максимка уже представил, как ощетинившаяся торчащими клыками телячья пасть отхватит киловязу руку по локоть, но не тут-то было. От удара сухонького кулачка киловяза уродец отлетел назад, распадаясь на куски, будто ему врезали по лбу кувалдой. Другой полубес попытался укусить Сухощавого за ногу, но тот легонько брыкнул пяткой и сломал тому челюсть. В теле старого киловяза из ниоткуда появилась богатырская, железная сила – он расшвыривал полубесов, как кутят, убивал их одним ударом, с хрустом выкручивал им шеи. Одного уродца он, даже не крякнув, поднял над головой и швырнул в председателя – тот едва успел увернуться, и теленок с визгом пропахал мордой развороченную грядку с редиской.

– Это ешше фто? – с обидой спросил Кравчук – он явно заволновался при виде киловяза, который с легкостью уничтожал его бесовье войско. – Окаживаем шопротивление предштавителю влашти?

– Я ща тебе сопротивление-то окажу, падло! – взревел Сухощавый – весь забрызганный кровью и настолько помолодевший, что стал похож уже на сорокалетнего мужика. Он стоял посреди издыхающих, начавших уже распадаться на гной и тухлое мясо пекельных тварей с окровавленными руками и встречал быстрыми ударами подбегавших полубесов – тех становилось гораздо меньше, и некоторые даже трусливо сбежали обратно в кусты, не слушаясь команд Кравчука.

– Акулина, помоги! Он шумашедший! – взвизгнул Кравчук и шагнул назад. От его войска остались жалкие крохи – последние полубесы жалобно мычали, визжали и хрюкали, отступая в бурьян.

– Не поможе тебе Акулина твоя, нема ее тута. Дупу наизнанку выверну, сучара! – мрачно пообещал Сухощавый, разбив череп о колено последнему осмелившемуся бестеленку и выбираясь из груды тел, словно древний витязь – весь замаранный кровью врагов, с безумной и беззубой ухмылкой. Двое полубесов, притаившихся у него за спиной, внезапно ворвались в дом, зафыркали и заерзали тупыми рылами, выискивая мальчика; Максимка вскрикнул и выпустил наугад один из драгоценных снарядов – конечно же, промахнулся. У одного полубеса вместо ног были длинные цвета воспаленной гортани щупальца, как у кальмара, и он передвигался плавно, что твоя гусеница. У другого в пасти метался длиннющий, метра с два, влажный язык. Вот этого языкастого Максимка убил еще на пороге, вторым «спутником», а вот чтоб спастись от гусеницы, пришлось побегать по хате и даже запрыгнуть на печку. С нее-то он и стрельнул последним снарядом: полубес, жалобно взвизгнув, издох и быстро начал разлагаться в зеленую смрадную жижу. Хату так заволокло