Дьяволы - Джо Аберкромби

с благоговейным изумлением глазея на тёмную ротонду Атенея Трои. Гигантское пространство было полно теней, освещённое лишь далёким мерцающим светом Маяка, пробивающегося сквозь окна высоко наверху. Только кое-где мерцали драгоценные отблески на позолоченных корешках книг на полках, взмывающих к далёкому куполу. Несомненно, одно из самых внушительных скоплений знаний в известном мире.

После хаоса снаружи, место казалось странно тихим, тревожно неподвижным, каждый быстрый шаг и прерывистый вздох Бальтазара вызывал хор эха. Его сердце колотилось, когда он спускался по ступеням к большому круглому полу, во рту пересохло, когда он крадучись выбирался наружу, пот ручьями катился по лбу, он был готов в любой момент к тому, что из темноты закипит какое-нибудь смертоносное заклинание.

Металл тускло поблёскивал на мраморе. Огромные магические кольца, украшенные высеченными символами, рунами, выгравированными крошечными стихотворными заклинаниями — подготовка к ритуалу устрашающего масштаба и сложности. Должно быть, здесь безумная императрица Евдоксия проводила свои исследования, объединяя человека и зверя в обречённых попытках найти душу. А это в центре могло быть лишь остатками её последнего, рокового эксперимента. Погоня за самой опасной колдуньей, с которой он когда-либо сталкивался, вряд ли представляла собой идеальную возможность для познания тайных наук, но такой ненасытный до знаний маг, как Бальтазар, едва ли мог удержаться от осмотра брошенного аппарата, когда пробирался мимо. В конце концов, это было не похоже ни на что когда-либо им виденное…

Этот металлический стержень, обожжённый огнём, или… он коснулся покрывающего его пепла, потёр между большим и указательным пальцами… ударом грома? Эти катушки, медные, окрашенные в зелёный цвет словно в мгновение бешеной реакции, всё ещё с сохранившимся запахом кислоты.

Аппарат, предназначенный для укрощения молнии, этого самого спонтанного, мимолётного и жестокого явления природы…

— Невозможно, — прошептал он.

И всё же, эти банки… закреплённые по обе стороны стержня с тщательно выверенной точностью. Плавало ли внутри что-то засоленное? Жалея о нехватке света, он почти прижался носом к стеклу, искажающему формы находящегося внутри. Перья? Он отпрянул, и в памяти вспыхнуло воспоминание о визите Шаксеп в мир по его отчаянному приглашению. В одной банке лежало демоническое перо. В другой — ангельское. Противоположные духовные полюса, расположенные так, чтобы сдерживать и контролировать поток мистической силы. Чтобы уравновесить аппарат, подобно тому, как вселенная поддерживается в равновесии. Он наклонился и кончиками пальцев коснулся руны раскола, выгравированной на полу под ним… он никогда не видел, чтобы её использовали таким образом… разделяя энергию… а затем направляя её к двум скамьям, снабжённым ремнями, предназначенными для удержания сопротивляющегося узника… или для удержания бесчувственного субъекта?

Аппарат, предназначенный не только для обнаружения души, но и для её освобождения…

— Невозможно, — пробормотал он.

И всё же… две скамьи. Он нахмурился, глядя на лабиринт надписей, окружавший их, на геометрию, которая одновременно разделяла и соединяла. Это напомнило ему однажды виденную им белую комнату, собранную, а затем в спешке оставленную инквизицией в Неаполе — без сомнения, используя оракулов в своей охоте на еретиков, боже правый, какая ирония — но были и различия. Работа была страстной, неточной, он с первого взгляда увидел ошибки, но, вникая, начал видеть обратную сторону. Здесь — аспекты направления и движения. Там — аспекты трансформации и обмена. Это были намеренные изменения. Это были сложные улучшения. Это были гениальные усовершенствования! Саркомантические элементы были изящно переплетены — плоть и дух — голова кружилась от понимания амбициозности замысла.

Аппарат, предназначенный не только для освобождения души… но и для её переноса…

— Невозможно… — прошипел Бальтазар, поднимая взгляд.

И мельком увидел движение, отражённое в изогнутых стенках двух сосудов.

Он резко обернулся, вскинул руку в защитном жесте и увидел Северу, присевшую, оскалившуюся и указывающую пальцем на него.

Ослепительная вспышка, и весь монументальный, заставленный книгами колодец тьмы ярко осветился до мозаичного потолка, от рядов полок, книг и перил, балконов и лестниц выросли острые тени.

Не было времени ни на жест, ни даже на слово, только на одну мысль: руна разделения. Бальтазар представил её, такую огромную в своём сознании, что она заполнила всё его существо, этой руной и поднятой рукой он рассёк молнию Северы надвое. Полки позади разлетелись на куски, опалённая бумага затрепетала, словно конфетти, два оползня порванных и тлеющих книг обрушились по обе стороны от него. В глазах застыло древовидное изображение, в ушах звенел гром, в носу щипало от алхимического зловония, кожа шипела от подавляющей силы, искры всё ещё летели от его руки по направлению к полу.

Севера сердито посмотрела на него, её палец всё ещё был вытянут, её рычащее лицо освещено пламенем горящих книг, и Бальтазар приготовился к новому натиску, его пальцы дёргались, складывая фигуры, сердце мучительно колотилось, когда он гадал, хватит ли у него ментальных сил выдержать следующую атаку…

Но этого не произошло. Ещё одна полка позади него обрушилась, ещё несколько опалённых томов захлопали по исписанному рунами полу, словно птенцы, подлетевшие слишком близко к солнцу и замершие.

— Ты метнула молнию, — прошептал он, не в силах скрыть благоговение в голосе. Каждый волосок на его голове всё ещё стоял дыбом от последствий, некоторые на предплечье тихо дымились.

— А ты поймал её, — ответила Севера, и осмелился ли он хотя бы представить себе оттенок восхищения в её голосе?

— Ученики Евдоксии говорили мне, будто императрица умела это делать… — хотя он не верил им, пока не увидел своими всё ещё слезящимися глазами. — Она научила тебя этой технике…? — но какой настоящий мастер, особенно такой печально известный своей ревностью, как Евдоксия, не хранит самые сокровенные тайны при себе? — Или… может быть… — кожа Бальтазара похолодела. Затылок покалывало. Он чувствовал, что дрожит на пороге какого-то великого откровения. Он взглянул на оборудование: стержень, перья в рассоле, две скамьи.

Севера улыбнулась, глаза сверкали от отблесков горящей бумаги. Улыбка, совершенно неуместная на этом обычно столь достойном лице.

Совершенная. Торжествующая. Неудержимая.

— Эксперимент Евдоксии… — прошептал Бальтазар, — …удался.

Он узнал эту улыбку. Он сам носил её не так давно, когда доказал свою теорию природы материи в базилике Ангельского Явления. Гордость исследователя мистических тайн, делающего первый шаг человека в неизведанную страну, проникающего в тайны творения, совершающего дерзкое вторжение туда, куда дозволено ступать только ангелам и демонам.

— Твой эксперимент… — едва прошептал он, — …удался.

— Хороший обмен, — сказала леди Севера — императрица Евдоксия — как теперь выяснилось, облачённая в плоть своей служанки, словно в изысканный новый костюм,