Лекарь драконьей матушки - Кристина Юрьевна Юраш

В кабинете стало тихо.

— Наверное, потому что… Излечивать людей не выгодно. Не выгодно делать их жизнь легче и проще, — заметил Ранвин. — Куда выгоднее давать им надежду и временное облегчение, а самому тянуть с бедняги деньги. А то что такое получается? Если пациент быстро выздоровел, то больше платить лекарю он не станет!

Я смотрел на министров, которые в этом вопросе были совершенно согласны друг с другом.

— Полагаю, этот вопрос нужно решить в первую очередь, — произнес я. Настроение тут же испортилось. Неужели Августа такая же шарлатанка, как и остальные?

Глава 40

— Так и сказал? — послышался голос императрицы, её взгляд был полон обвинения и боли, словно я вру ей прямо в глаза. — Быть такого не может! Мой сын… Нет! Мой сын не мог так поступить!

Я ощущала, как тяжело сдерживаться: внутри меня клокотала тревога, страх и растерянность. В глазах императрицы отражались буря чувств — ярость, отчаяние, глубокая ранимость. Она словно превращалась в человека, у которого сломался последний крохотный мостик надежды, и теперь она держалась только на силе своей гордости.

Я понимала, что говорить плохие новости — не моя сильная сторона. Мои слова прервал её холодный, высокомерный взгляд, который словно прорезал воздух. В её голосе зазвучала ледяная ярость:

— Ты врешь! — и в этой короткой фразе слышалась вся её ненависть ко мне. Но в этих словах я уловила тень грусти. Лицо императрицы омрачилось, и она снова уставилась в окно, чуть опустив глаза, будто пытаясь скрыть свои внутренние переживания.

Это было так необычно — видеть её такую слабую, уязвимую, словно вдруг всё её величие и холод исчезли, уступив место внутренней боли. Я чувствовала, как у меня внутри всё сжалось от тревоги, и сердце билось сильнее. Когда же она поймёт, что я не желаю ей зла?

Наверное, никогда.

И это было обидней всего.

Наконец, императрица, словно собравшись с последними силами, произнесла чуть более спокойно, но с твердостью, которая не могла оставить сомнений:

— Пока мой сын не скажет мне это лично, я не поверю.

Я слегка растерялась, почувствовав, как внутри меня вспыхнуло желание снова увидеть императора. Я почувствовала, что настроение подпрыгнуло вверх.

— Мне что, позвать его?

Императрица высокомерно ответила:

— Для начала расскажи, с чего весь дворец гудит о том, что вы с моим сыном уединяетесь в покоях?

— Чего? — опешила я, не понимая, о чём речь.

— Весь дворец гудит, что видели вас выходящими из покоев! — продолжила императрица, её глаза горели яростью. — Глядя на тебя я не поверю, что это неправда или, по крайней мере, что это гнусная клевета, придуманная сплетниками!

Я была ошарашена. В памяти всплыл образ: служанка, которая смотрела на нас с каким-то странным вниманием, будто что-то подозревала. Неужели она всё растрепала?

— Ты знаешь всё прекрасно, — гневно произнесла императрица, глядя на меня так, словно могла прочитать мои мысли.

— Да, я была в покоях. Мы обсуждали ваше здоровье, — честно ответила я. — Но то, о чём вы подумали, не было.

— В покоях? Не было? С драконом? — с ехидной улыбкой спросила императрица. — Больше ты не подойдёшь к моему сыну! Поняла меня? Как только ты появишься рядом с ним или я узнаю, что вы снова встречаетесь, я тебе устрою! Теперь к нему будут ходить другие. Ты будешь сидеть здесь. Я запрещаю тебе видеться с императором.

Её голос звучал так, будто она всё решила. Я не могла понять, что это? Материнская ревность? Королевский принцип? Или она делает ради того, чтобы в очередной раз доказать свою власть?

— Решила стать фавориткой? — продолжала императрица, её тон стал резким, а лицо исказилось гневом. — Меня — в могилу, а сама рядышком с моим сыном! Неплохо придумала! Только вот я умирать не собираюсь.

Она нервно позвонила в колокольчик. Вскоре на пороге появился Фруассар — воспитанный, учтивый и очень спокойный.

— Пусть мой сын придёт сюда! Лично! — приказала императрица, её голос был твёрдым и безапелляционным. Императрица покосилась на меня высокомерным взглядом. — Пусть эта врунья будет посрамлена.

Глава 41

Я почувствовала, как сердце сжалось. Взгляд императрицы был полон яда и боли, она будто бы надеялась, что я сейчас рассыплюсь пеплом на роскошный ковер. Кажется, она хотела этого больше всего на свете.

Фруассар, заметив этот взгляд, бросил мне в ответ понимающий взгляд. Учтиво поклонившись императрице, он вышел, оставляя меня одну с этим тяжелым грузом.

А вдруг он, глядя в глаза матери, скажет иное? Вдруг он откажется от своих слов? Тогда императрица возненавидит меня еще сильнее!

— Так что будешь сидеть здесь, — сказала императрица, её голос звучал мягко, но в нем слышался холод. — Под моим присмотром. С глаз долой из сердца вон! Во дворце столько красавиц, что он мигом о тебе забудет.

Миновало чуть более десяти минут, и двери в покои распахнулись. На пороге появился Аладар — спокойный, решительный, с холодной уверенностью в взгляде.

— Итак, матушка, — сказал он прямо с порога. — ты совсем себя не щадишь, если хочешь услышать это от меня лично. Я убрал твою стражу. Она тебе не нужна. Раз ты не дорожишь своей жизнью, зачем тебе стража?

— С чего ты решил, что я не дорожу жизнью? — в голосе императрицы прозвучала едкая ирония, но в глазах — скрытая тревога и боль.

— Ты сама прекрасно знаешь. Но если что, напомню тебе про крендельки! Захочешь выйти из своих покоев — выйдешь сама, — тихо, но так твердо произнёс Аладар и, не дожидаясь возражений, вышел из комнаты.

Я вздохнула с облегчением, чувствуя, как будто с плеч упала тяжесть. Если раньше я бегала к нему три раза в день, то теперь всё изменится. Бегать к императору будет Фруассар. Но одновременно это означало одно — я буду видеть его реже. И эта мысль вызвала у меня в душе тоску.

А ведь во дворце и правда много красивых девушек, мечтающих очаровать императора. Я столько раз путалась в сладком шлейфе чужих духов, видела красавиц, глядя на которых хочется протереть глаза и воскликнуть: “А она точно настоящая?”.

“А я говорил!”, - мрачно проворчал внутренний голос. — "Не по Сеньке шапка!"

Но я ведь ни на что не рассчитывала! Я не искала никаких выгод, а если и просила что-то, то не для себя! От этой мысли мне стало вдвойне обидней. Я