Рассвет Оникса - Кейт Голден

в камеру из закрытой пристройки в конце прохода в подземелье. Ночь за ночью, когда я прятала голову под лисьим мехом, чтобы укрыться от рыданий, воплей и стенаний, я знала, что именно там происходит.

На его руке не хватало трех пальцев, а на месте уха зияла гнойная рана. Я задыхалась от ужаса.

Он был окровавлен и рвался, почти скелет, и едва мог сделать три шага. Наконец солдаты добрались до камеры и бросили его туда с тошнотворным шлепком кожи о камень. Это была камера через две от моей, прямо рядом с той, где держали красивого незнакомца. Теперь я была уверена, что именно с ним незнакомец спорил в мою первую ночь.

Сумерки сменялись ночью, а мысли не переставали метаться. После одного крайне неприятного воображаемого сценария, в котором я успела сделать лишь несколько шагов из камеры, прежде чем меня нашел солдат и разрубил пополам за измену, я повернулась на бок и выпустила сдерживаемый стон в плащ.

— Тяжелый день?

Его голос вызвал в моем сердце что-то такое, на что я не хотела смотреть слишком пристально, — удивительную смесь облегчения, волнения и неподдельного страха. Когда я обернулась, незнакомец стоял напротив моей камеры, прислонившись спиной к прохладному, освещенному фонарем камню подземелья, с лицом, залитым голубым светом. Опираясь одной ногой на стену позади себя и скрестив руки, он являл собой расслабленный образ.

Я обхватила колени руками, чтобы они не дрожали.

— Что ты здесь делаешь? — сказала я, мой голос был просто хриплым. В камерах, расположенных непосредственно рядом со мной, заключенных не было, но несколько человек могли нас услышать.

— Какая у тебя прекрасная камера. Гораздо лучше, чем моя. Скамейка, ведро. Как тебе удалось уговорить этого высокого олуха устроить тебя так красиво? — Он одарил меня ленивой улыбкой и наклонился ближе. — Ты подкупила его своими роскошными пухлыми губами?

Я и не пыталась скрыть свое отвращение.

— Выбрось свои мысли из головы. Он добрый солдат. Один из немногих здесь, похоже.

Его глаза сверкнули, когда он подошел к моей камере и заглянул в нее.

Мои инстинкты явно не ошиблись, раз он так легко проскользнул в замок и вышел из него, да еще с таким холодным, нервирующим спокойствием. Должно быть, он был хитрее и опаснее, чем я могла предположить.

Я просто не доверяла ему.

И, очевидно, это чувство было взаимным. Он не захотел ничего рассказывать мне о своем побеге. Раздражение укололо меня. Этот незнакомец не мог мне помочь, но у него было достаточно времени, чтобы прогуляться по подземельям и побеспокоить меня?

— Твои целительские способности на высоте, птичка, — промурлыкал он. — Мне кажется, что я снова цел и невредим. — Он приподнял рубашку, демонстрируя мне ослепительный, почти вырезанный, золотисто-коричневый торс с единственной линией шва поперек.

Я нахмурилась.

— Ты, должно быть, жаждешь смерти. Почему ты снова здесь?

Вспомнив, что моя камера открыта, я поползла к двери, пока мои ноги не уперлись в нее, удерживая ее закрытой. Меня охватило тоскливое чувство при мысли о том, что он находится так близко, без реальной перегородки между нами. Сегодня он выглядел гораздо более грозным, чем в лазарете. Я подумала, не связано ли это с липкой бледностью, которая появилась после ранения в грудь. В его взгляде, когда он боялся за свою жизнь.

— Я же сказал тебе, что у меня есть несколько дел. Некоторые из них находятся здесь, в этом подземелье. — Он отвел взгляд от меня и посмотрел в темный коридор. — Не волнуйся, — продолжил он, снова глядя на меня с блеском в глазах. — Я не доставлю тебе никаких неприятностей.

Часы на башне снаружи пробили, показывая, что до отъезда Джаема в Уиллоуридж осталось два часа, и мне нужно выскользнуть из камеры.

— Хорошо, — сказала я, но уже не слушала. Страх и неуверенность в себе закрадывались в душу, как всегда. Я не могла этого сделать. Я не выберусь живой. Я…

— Что случилось? — Его голос утратил игривое мурлыканье.

— Что? Ничего.

Я задрожала, предвкушение и тревога физически сотрясали мое тело. Мои кости. Солнце садилось, а у меня не было никакого реального плана, как пройти мимо стражников подземелья на вершине лестницы. О чем я только думала, пытаясь сделать это? Может, я тоже хотела умереть?

— Эй, — сказал он более резко, приседая и просовывая большую руку сквозь решетку, чтобы схватить меня за руку. — Поговори со мной.

Я поморщилась от давления на предплечье. Я не стала исцелять себя, надеясь сохранить всю свою силу, всю свою энергию на эту ночь. Он мгновенно отпустил меня, его лицо исказилось от ужаса.

— Тебе больно. Почему ты ничего не сказала?

— Ничего страшного, просто синяк.

В его глазах кипел гнев.

— Кто это с тобой сделал?

— Я по глупости сделала это сама, я пыталась… — Что? Что я пыталась сделать? Я не собиралась говорить ему, что пыталась выброситься из того же окна, что и он.

Он ждал, пока я продолжу.

— Неважно. Почему ты здесь, внизу, разговариваешь со мной? Собираешься ли ты рассказать мне что-нибудь о себе, о том, как тебе удалось сбежать? Или просто продолжишь раздражать меня в неподходящий момент?

— А есть ли более подходящее время, которое ты предпочла бы? — спросил он, игриво приподняв бровь. — Может, посреди ночи? Когда ты будешь совсем одна здесь, внизу, и думать обо мне?

Я в отчаянии покачала головой.

Он тихо рассмеялся.

— По правде говоря, птичка, твоя камера — последнее место, где я должен быть, но, — вздохнул он. — Я не могу оторваться от тебя.

Дрожь пробежала по моему позвоночнику.

— Что ж, — подыскивала я нужные слова. — Приятно не чувствовать себя совершенно одинокой.

Его брови слегка приподнялись.

— Не могу представить, что такая женщина, как ты, часто чувствуешь себя одинокой.

Я бросила на него взгляд.

— Прошу прощения!

— Это прозвучало неправильно, — сказал он, проведя рукой по лицу, чтобы скрыть улыбку. Мне пришлось заставить себя посмотреть вниз. Эти ямочки. Они убивали меня.

— Я просто хотел сказать, что ты теплая, веселая и очень приятная в общении. Полагаю, тебя редко оставляют в одиночестве мужчины или женщины.

Его слова были похожи на буханку хлеба, поднимающуюся в моей груди. Теплый, липкий и мягкий.

Но они быстро закисли.

— Ты ошибаешься. В моей жизни было не так уж много друзей. И уж точно не было мужчин. Мой городок был маленьким, в нем было мало детей моего возраста. Все были близки с моим братом, а я как бы просто… примыкала к нему.

— Значит, они все полудурки. Похоже, это благословение — покинуть