Самый опасный человек Японии - Александр Накул

Он подскочил ближе к ничего не подозревающему Иоффе, ухватил за руку и потащил прочь из здания вокзала, к уже ожидавшему автомобилю.

— Провокация, господин Иоффе, — бормотал он по-французски советскому посланнику. — Очередные радикалы.

А позади них уже закипала свирепая потасовка.

* * *

Сложно сказать, каким образом Окава Сюмэй вообще услышал про монахов Ниссё и Киту Икки, этих двух мистических анархистов. Когда он вошёл в силу, они сидели в Шанхае, без денег и особенных перспектив. У общества Зелёного Дракона средства закончились, общество Чёрного Дракона предпочитало оставаться себе на уме, а у Сунь Ятсена самого денег толком не водилось, с тех пор как он в знак протеста ушёл в отставку с поста премьер-министра, но что-то пошло не так и обратно его таки не позвали.

В европейских газетах с прежним восторгом повторяли его давнее прозвище: Большая Пушка. Но не уточняли, что оно значит. Так называли человека, от которого «шума много — толку мало».

Кажется, Окава Сюмэй вышел на Киту Икки как раз через Ниссё. Прежде чем стать монахом и заклинателем, Ниссё работал путевым обходчиком на Маньчжурской железной дороге. И познакомить их мог, например, Танака, бывший Хранитель Государственной Печати, который и рекомендовал Окаву Сюмэя в администрацию Маньчжурской железной дороги. Но с чего бы бывшему Хранителю Государственной Печати интересоваться судьбой какого-то бывшего путевого обходчика? А может, это был совсем другой Танака — человек, который возродил традицию Лотоса и среди учеников которого был сам великий детский писатель Кэндзи Миядзава? Вопросы, вопросы…

Окава Сюмэй был теперь вхож в высшее общество и пропадал там неделями. Так что Кита Икки довольно быстро стал отвечать за кучу организационных вопросов. Расхождений в их взглядах было немало, но их разглядели бы только упёртые академические исследователи, а они издания «Сакурана» не читали. Всё равно там публиковались самые безумные статьи, написанные с самых разных позиций, причём две несовместимые платформы могли сталкиваться не только в двух соседних статьях, но даже в двух соседних абзацах.

Визит Иоффе стал шансом не только для виконта. Кита Икки собрал в типографию всех активистов, которые знали хоть какие-то иероглифы, и за один день отшлёпал тридцать тысяч листовок под заголовком «Открытое предупреждение преступному Иоффе». Текст тоже был примечателен: большевиков там называли «бандитами, которые ещё хуже царского правительства», а Иоффе рекомендовалось «убираться в свой бесполезный Советский Союз и всех коммунистов с собой забрать».

Потом уже все активисты отправились на причал. Кита Икки заверил, что полиция не вмешается: мы же никого не собираемся убивать, мы просто показываем, что красным в Токио не рады.

Так оно и вышло.

* * *

Окава Сюмэй, как это часто бывает с академическими учёными, хорошо разбирался в идеологии и плохо — в житейских делах. Он даже и не подозревал об этой заварушке прямо у себя под носом. В те дни его внимание поглотили другие дела.

К слову, Сюмэй был совсем не против отношений с Россией (и не сильно отличал от неё Советский Союз). Ведь русские — тоже народ евразийский, среди малых народностей Советского Союза немало представителей монголоидной расы, и кое-кто из них даже выбил себе автономию. А что касается коммунизма, то настоящих японцев заморская ересь не соблазнит.

Если устранить эти недоразумения, то это будет первым шагом к устранению плохого взаимного понимания людей во всём мире. Со временем это и вовсе позволит покончить с вредными последствиями противоестественно навязанной материалистической европейской культуры.

Как уже упоминалось, Окава Сюмэй готов был к союзу даже с Сунь Ятсеном.

— Знаете, что говорит мой друг Сунь Ятсен? — говорил он одуревшим от потока тайных знаний спонсорам. — Если Япония действительно хочет видеть Азию управляемой азиатами, она должна развивать отношения с Россией. Русские — азиаты. В их венах течёт азиатская кровь. Япония должна объединиться с Россией для защиты от экспансии англосаксов, которые обнаглели уже окончательно.

В день прибытия Иоффе будущий профессор евразийских наук и вовсе был очень занят важными переговорами насчёт одного перспективного назначения. Конечно, он сам променял академическую карьеру на радикальную журналистику. Но это вовсе не значило, что он не готов к государственной службе. Просто он хотел занять пост позначительней, а не просто где-то преподавать.

И такое назначение как раз наметилось. Маньчжурской железной дороге срочно требовался директор по вопросам идеологии. А чтобы получить этот пост, надо было всего лишь понравиться тем директорам, которых уже утвердили.

Поэтому они поехали ужинать сразу в бордель. Поужинали, выпили, развлеклись, закусили, ещё развлеклись и ближе к середине ночи дрыхли уже все. Бордель был приличный, так что уважаемых гостей сложили в особой комнате на первом этаже и стали ждать, когда ближе к полудню следующего дня дорогие придут в себя и потребуют воды и таксомотор до дома.

В десять утра они ещё спали. А тем временем в токийский домик Окавы Сюмэя ломился какой-то худенький коротышка в чёрном костюме и вышедшем из моды узком галстуке. Хозяйка вышла разобраться и с удивлением обнаружила, что этот коротышка — барон Асада, главный спонсор её мужа.

— Где этот мошенник?! — кричал барон, вцепившись руками в трость так сильно, что пальцы побелели.

— А мужа дома нет, он в бордель поехал, — пояснила она, протирая глаза, — переговоры вести насчёт трудоустройства.

— В какой бордель? Где он расположен?

Получив точный адрес, барон вскочил в личный автомобиль (большая редкость в тогдашнем Токио) и велел гнать. А пока ехали, он пытался вычислить, насколько престижное заведение можно разместить по этому адресу и сколько его, барона, денег этот мыслитель успел там просадить.

Барон влетел в нижний холл быстро, как порыв ветра, и сходу врезал тростью по роялю.

— Окаву Сюмэя ко мне! Быстро!

Девушкам было не впервой успокаивать разъярённого посетителя. Барона усадили в мягкое кресло, дали пиалку с зелёным чаем и начали массировать ему плечи, чтобы прошло напряжение. А хозяйка побежала будить Сюмэя.

Тот кое-как проснулся, ополоснулся из тазика, посмотрел в зеркало на опухшее лицо с покрасневшими глазами и решил, что хуже уже не сделаешь, — а в принципе и так сойдёт. Завязал галстук, разгладил воротничок, нацепил очки — и пошёл на встречу, немного пошатываясь.

Когда Окава Сюмэй вошёл в холл, барон не удостоил его даже приветствия. Просто достал из внешнего кармана свёрнутую листовку и бросил на пианино — дескать, ознакомьтесь.

Окава Сюмэй взял её и начал изучать.