Самый опасный человек Японии - Александр Накул

class="p1">— «Грозное предупреждение жалкому Иоффе»... «Вышвырнуть жирного коммуниста прочь из Японии!..» «Смерть предателям нации — барону Дэну Асада, и виконту, и Симпэю Гото!..» Ну да, типичное творчество рассерженных патриотов. Пооткрывали школ, школьников стало много. — Окава посмотрел на барона, как бы извиняясь за каждого неразумного школьника. — И каждый мечтает о подвигах. Каждый мечтает прославиться.

— Посмотрите, где это напечатано.

Окава перевернул листовку и с удивлением обнаружил там адрес его собственной типографии.

А барон уже опять заводился:

— За мои деньги меня же обещают убить! Вот это я понимаю — вложился в патриотов, помог развитию японской идеи! Да лучше бы я коммунистам деньги давал! У них хотя бы профсоюзы под контролем, а ты, Окава, даже собственную задницу не способен контролировать. Обделываешься на каждом шагу! Эксперт, чтоб тебя, в области религиоведения!

Окава Сюмэй в ответ заулыбался. И эта улыбка была настолько искренней и внезапной, что Асада невольно умолк.

— Господин барон, — произнёс философ, — вам не о чем беспокоиться. Мне совершенно ясно, кто это устроил.

— Только не говори, что масоны или китайская мафия! Только не говори!..

— Это наш сооснователь, монах Кита Икки. Помните, такой грозный усатый монах, вместе с нами на банкете по поводу основания издательства был. Он тогда ещё нормальный был, а вот сейчас с ума сошёл. Мы его за это из нашей патриотической организации исключили. Потому что нам нужны здоровые патриоты, в том числе и на голову. А он, как видите, решил мстить. Пробрался ночью в нашу типографию и всё вот это натворил. Вы ж почитайте повнимательней, что здесь написано! — И он протянул листовку барону. — Такую чушь ни один нормальный человек даже читать не будет, не то что печатать тиражом в тридцать тысяч экземпляров.

— Я тоже это читать не буду, — ответил барон. Было заметно, как неудобно ему злиться под нежными руками симпатичных девушек. — На сегодня ты, так и быть, отбрехался. Я тебя прощаю. Деньги будут. Но что касается охраны типографии — за этим ты, пожалуйста, проследи.

Тем временем будущий профессор евразийских наук уже успел скомкать непотребную листовку и запихать в жаровню.

— Это очень своевременный совет. — Окава сел в кресло рядом с бароном, и на его плечи тоже опустились нежные белые руки. — Поверьте, уважаемый барон, я ничего бы не достиг без ваших мудрых советов. Действительно, охрану типографии совершенно необходимо усилить. Вдруг кто-то решит с помощью моих — а точнее, ваших станков императора оскорбить или как-то по-другому подорвать духовные силы нашего общества. Я собираюсь обратиться насчёт сторожа в общество Чёрного Дракона. У господина Утиды всегда полно непристроенной боевой молодёжи…

Спустя несколько недель рак всё-таки доконал премьер-министра. А ещё неделю спустя случилось Великое землетрясение Канто и международная политика резко перестала всех интересовать.

Что случилось с Иоффе? Он успокоился, подписал что надо и уехал обратно в Россию. Вдали от целительных горячих источников ему становилось всё хуже и хуже. Уже совсем полумёртвый, он написал тогда ещё не развенчанному Троцкому письмо, которое начиналось словами: «Я всегда стоял на той точке зрения, что политический общественный деятель должен так же уметь вовремя уйти из жизни, как, например, актёр — со сцены, и что тут даже лучше сделать это слишком рано, нежели слишком поздно», — и после этого застрелился. Троцкий выступал на его похоронах и, среди прочего, сказал, что «…такие акты, как самовольный уход из жизни, имеют в себе заразительную силу. Но пусть никто не смеет подражать этому старому борцу в его смерти — подражайте ему в его жизни!». Это было, кстати, его последнее публичное выступление в Советском Союзе.

Барона Асаду десять лет спустя зарезал ультраправый студент географического факультета. Подобных террористов в те годы было великое множество. На суде студент заявил, что вступить на путь борьбы с внутренними врагами императора его вдохновили старые номера «Острия меча Сакуры».

А вот покушаться на виконта Симпэя Гото никто из радикалов не рискнул. Было слишком очевидно, что этот орешек им не по зубам. Так что отныне виконт мог без особых последствий развивать в Японии скаутское движение.

11. Встреча на сумеречной дороге

Школьники оглядывались, приходя в себя после истории. Даже не верилось, что они снова очутились на том же перепачканном, суетливом вокзале, над головой бормочет репродуктор, а за спиной гудят проезжающие поезда.

— Раз уж мы об этом заговорили, — нарушил молчание Кимитакэ, — то скажите, с кем вы больше согласны в этой истории — с Окава Сюмэем или Китой Икки?

— Окава Сюмэй не нарушал законов. Он просто призывал перестроить всё общество. А то, что устроил монах, называется хулиганством.

— Я говорю не о юридической оценке. Я говорю об их идеях и стратегиях. О том, что ими двигало.

— Обсуждать идеи и стратегии человека, у которого ты будешь учиться, — не лучшая идея. Вдруг он узнает и зачёт не поставит… Хотя можешь не беспокоиться, — заместитель директора заулыбался. — Этот поставит. Он ценит безумную мысль. И пойми: говорить об идеях и стратегиях можно только у человека, который сам их выбирал, который знает о том, что бывают и другие идеи и стратегии. Так, идеи и стратегии были в том случае только у Окавы Сюмэя. А Кита Икки ничего не выбирал. Он просто действовал как привык и совершенно не представлял, что есть люди, которые поступают иначе. Для него были люди, которые поступают как он, и трусы, которые хотели бы так поступить, но просто не решаются и поэтому подчиняются всяким там Уголовным кодексам.

— То есть вы думаете, что он поступал по-своему правильно?

— Он поступал как умел. И просто не знал других способов. Второй способ просто не поместился бы в его дубовую голову. Говорят, что земле Ямато суждено собрать восемь углов мира под одной крышей. По крайней мере, так Кита Икки вещал младшим офицерам столичного гарнизона, пересказывая им свой тысячестраничный опус «План реконструкции Японии». По версии следствия, он и сподвигнул их на мятеж молодых офицеров. Сын торговца саке и мятежный нитиреновский монах жил в своем, странном мире. Мире, родившемся из традиции, созданной в эпоху Мейдзи и легитимизировавшей реформы. Пытаясь создать будущее, жители восточного архипелага обратились к прошлому. Часть японцев прозорливо поняла, что чёрные корабли командора Перри поставили их перед выбором — рухнуть или измениться. Поднебесная предпочла Век