Самый опасный человек Японии - Александр Накул

Окава Сюмэй посмотрел куда-то в сторону леса. Помолчал и ответил:

— Это тебе у тибетцев надо спросить, когда они прибудут. Я просто не помню, они с китайцами будут жить или отдельно, уже как граждане независимого государства. У них, у тибетцев, для таких вещей есть специальная йога — называется йога сновидений. Я читал, они в этой йоге великие мастера. Вот у них и спросишь. Другие народы слишком редко таким пользуются, чтобы всерьёз разбираться.

* * *

Возле школы их поджидал встревоженный армейский полковник, видимо он был тут за коменданта. Это был человек среднего роста и средней внешности, всегда готовый затеряться в толпе или подлеске.

Он смотрел только на Окаву Сюмэя — остальные, очевидно, не имели значения.

— Господин директор, — произнёс полковник, — нет электричества. Ситуация чрезвычайная. Я не рекомендую начинать занятия.

— Но сейчас день, — недоумевал профессор. — Мы можем просто заниматься с открытыми окнами. Как сказал один… — на этом месте Окава осёкся, — мой покойный друг: «Семьсот миллионов собратьев Китая и Индии не имеют иного пути для своей независимости, кроме нашей помощи и покровительства».

— Дело в том, что телефонная линия тоже нарушена, — всё с той же неумолимой невозмутимостью продолжал полковник. — Даже телеграф молчит.

— Ну так почините связь! Мы-то здесь при чём? У вас людей, что ли, нет?

— Мы склонны полагать, что это диверсия. И что диверсанты по-прежнему где-то на прилегающей территории. По всей видимости, их цель — это вы.

Окава Сюмэй замолк, обдумывая услышанное. Потом сказал:

— Так что вам мешает усилить охрану и отправить ремонтников на место обрыва?

— Дело в том, что мы не можем обнаружить место прорыва.

— Они что, испортили её каким-то особенным образом?

— Способ, пожалуй, весьма особенный.

— И в чём же там дело? Что это за способ?

— К сожалению, — голос полковника оставался прежним, но глаза смотрели теперь вниз, — мы также не понимаем этого способа. Мы не знаем, куда теперь уходят провода.

— Ну так проследите весь путь к станции, где провода уже подключены к общей линии.

— Это не представляется возможным.

— Но почему?

— Потому что путь к станции просто пропал, — теперь уже голос полковника стал печальным. — Мы видим только лес на месте прежней дороги. Мы пытались идти через лес, но станции нигде так и не было.

Окава Сюмэй снова замолк, погрузившись в бездну, где огненными вспышками проносились его мысли. Наконец он моргнул и промолвил:

— Особенно горестно думать, что это азиатский способ обмана. А ведь мы прилагаем все усилия для освобождения народов Азии. Которые прямо сейчас изнывают под игом колониализма, опиума и идей материализма, — с каждым словом голос профессора становился всё слабее. — И всё равно находятся те, кто сотрудничает с европейцами. И дело не в том, что они верят, будто европейцы принесут процветание. Таких дураков уже не осталось. Они знают, что колонизированная страна станет адом. Просто они собираются быть в этом аду с вилами.

Только сейчас Кимитакэ заметил, что профессор всерьёз нездоров. Невидимая аура вдохновения разглаживала его морщины и зажигала в его глазах юный огонь, но стоило пропасть этой ауре, и ты ясно видел: несмотря на всю мощь евразийской идеи, этот долговязый человек в очках с толстой оправой приближается к шестидесяти годам, страшно устал и серьёзно болен. Его руки то и дело начинали дрожать, и он не мог сдержать эту дрожь, а без трости он бы просто не смог ходить. И даже мысли уже давали трещину под напором недугов, и внутри этой трещины чернело безумие.

Прятаться в толпе, стоять в стороне — было больше нельзя.

— Я знаю, кто это устроил, — громко сказал Кимитакэ.

Все головы тут же повернулись к нему.

— Я не буду тебя спрашивать, откуда ты это знаешь, — произнёс полковник и изобразил улыбку. — Просто скажи, кто это и где он находится. Ну и, если знаешь, ещё скажи, как исправить то, что он успел натворить.

— Его зовут Роман Ким, — уверенно сказал Кимитакэ. — Он русский кореец.

— Редкий зверь, — заметил полковник. — Но наши в Приморье постоянно с ними сталкивались… Я прикажу взять корейцев под стражу. Будем чистить нужники, опираясь на собственные силы.

— Корейцев трогать не стоит, — продолжал школьник, — они ничего не знают. Он не настолько глуп, чтобы с ними связываться. Он действует в одиночку.

— Есть идея, как найти этого диверсанта? — Было заметно, что полковник уже успокоился и ситуация ему смутно, но знакома.

— У меня — нет. — У Кимитакэ не было времени на хитрости. — Только знаю, что он внутри, а не снаружи. Потому что тут он сможет навредить больше. А как его поймать — в этом разбирается мой друг, Сатотакэ Юкио.

Юкио посмотрел на приятеля, сверкнув чёрными глазами на всё таком же прекрасном и невозмутимом лице. И потом произнёс, бескровными, тонко очерченными губами:

— Он спрятался где-то на крыше.

Полковник перевёл взгляд на Окаву Сюмэя. Тот очень внимательно слушал весь разговор. И когда стало ясно, что требуется и его экспертиза, заметил:

— Но в тот раз, который попал в летопись, это был не лис, а тануки.

— Лисы-оборотни тоже там прыгают, — уверенно произнёс Юкио. — Только делают это тайком. По ночам… А насчёт этого диверсанта можете быть спокойны. Сейчас я его достану.

И зашагал в сторону общежития. Все прочие провожали его напряжёнными взглядами.

— Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит?

— Похоже, — заметил Окава, — какая-то древняя магия вырвалась всё же наружу.

— Вам знакомо слово «бакэмоно»? — вдруг спросил Кимитакэ.

— Конечно, — гордо ответил полковник. — У нас в Фукуоке тоже так говорят. Это, кажется, «оборотень». Причём любой: лис, тануки или какие там ещё оборотни бывают?

— Я бы сказал ещё точнее — так называют любое существо, способное менять свою форму, — принялся объяснять Кимитакэ. — Небожители, что превращаются в драконов, или старые ведьмы, которые принимают облик юных девиц, — это тоже разновидности бакэмоно. Мы имеем дело с потусторонней сущностью.

— Я, признаться, до сегодняшнего дня был уверен, что они только в сказках бывают.

— Вы, я уверен, и про корейцев думали, что они бывают только в Корее. А они,