Проклятие Железного Лика - Вадим Носоленко

— После представления плана Народному совету я покину Вольноград. Возможно, надолго.

Эта новость, в отличие от политической философии, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Командиры заговорили все одновременно, голоса перекрывали друг друга в какофонии удивления и протеста.

Железный Лик поднял руку, призывая к тишине.

— Моё решение окончательно, — сказал он, когда шум стих. — Битва в Ущелье Скорби… изменила меня. Больше, чем вы можете себе представить.

Он расстегнул верхние застёжки своего плаща, обнажив грудь с выжженным спиральным знаком — наследием поглощённой банши. Знак пульсировал тёмно-пурпурным светом, почти в такт с сердцебиением.

— Я больше не просто человек, — продолжил он тихо. — И не просто носитель маски. Я становлюсь чем-то… иным. Чем-то, что я ещё не полностью понимаю.

Фенрир шагнул вперёд, его лицо выражало смесь тревоги и понимания.

— Куда ты пойдёшь?

Железный Лик перевёл взгляд на восточный край карты, где топографы обозначили Туманные пустоши — малоизведанные земли за Пограничными топями, место, которое многие считали проклятым.

— Туда, куда зовёт меня маска, — ответил он. — В места, где я надеюсь найти ответы на вопросы, которые мучают меня с того дня, когда металл впервые слился с моей плотью.

Тень, до сих пор хранившая молчание, внезапно подала голос — сегодня женский, мелодичный, но с нотками льда.

— Ты оставляешь нас, когда мы только начали строить новый мир, — в её словах не было обвинения, скорее, констатация факта. — Враги не дремлют. Каскадийцы могут вернуться. Церковь плетёт интриги. Старая аристократия ждёт момента для реставрации.

— Я знаю, — Железный Лик кивнул. — Поэтому я назначаю Совет Командиров. Пятеро из вас, сидящих здесь, станут коллективным руководством Легиона в моё отсутствие. Фенрир будет первым среди равных, но решения будут приниматься только общим согласием.

Он указал на пятерых: Фенрира, Карна, Лирику, генерала Аркаса и Хозяина Шёпота. Тень, казалось, не удивилась своему исключению из списка — её роль всегда была особой, вне обычной иерархии.

— Когда ты уходишь? — спросил Фенрир, чувствуя, как что-то сжимается в груди. Несмотря на все изменения в своём друге, несмотря на растущую отчуждённость и таинственность, он всё ещё видел в нём того мальчишку из Подбрюшья, с которым они вместе воровали хлеб и боролись за выживание.

— После представления плана Народному совету, — повторил Железный Лик. — Три дня. Не больше.

Он обвёл взглядом лица своих командиров — людей, прошедших с ним через огонь и кровь, разделивших тяготы борьбы и радость победы. Что-то человеческое мелькнуло в его глазах, видимых сквозь прорези маски — тень сожаления, отблеск того Эдрика Лайонелла, который когда-то ютился в подземельях и мечтал лишь о куске хлеба и тёплом угле.

— Я не прощаюсь, — сказал он мягче. — Я вернусь, когда найду то, что ищу. Когда пойму, что происходит со мной и… с этим миром.

С этими словами он завершил совет, оставив командиров обсуждать детали предложенного плана трансформации Легиона и системы управления. Сам же он поднялся в восточную башню цитадели, где для него были подготовлены личные покои.

Комната была просторной, но аскетичной — кровать, стол, несколько стульев, шкаф с книгами и манускриптами. Несмотря на предложения обставить помещение с роскошью, подобающей его статусу, Железный Лик предпочитал минимализм. Единственной данью эстетике были высокие окна, выходящие на восток, откуда открывался вид на город и дальше, на бескрайние просторы Нисенхейма, тонущие в вечернем тумане.

Он подошёл к окну, глядя на панораму города, который он помог освободить. Огни Вольнограда мерцали в сгущающихся сумерках, словно созвездия на земле. Где-то там люди праздновали, пили за его здоровье, возносили хвалу герою в железной маске.

Но знали ли они, какую цену он заплатил за их свободу? Понимали ли, что с каждым днём в нём оставалось всё меньше человека и всё больше… чего-то иного?

Он коснулся спирального знака на груди, чувствуя его пульсацию. После поглощения банши его сны изменились — теперь он видел не просто кошмары, а конкретные образы: замок на скале, окутанный вечным туманом; высокий мужчина с аристократическими чертами и глазами, в которых тлел огонь древнего зла; тёмный лес, где деревья тянули к нему ветви, словно руки утопающих. И всегда — туман, клубящийся, живой, словно разумный.

Баровия. Название, которое он никогда не слышал наяву, но которое звучало в его снах с настойчивостью зова.

Стук в дверь прервал его размышления.

— Войдите, — произнёс он, не оборачиваясь.

Тяжёлая дубовая дверь отворилась, и в комнату вошёл Фенрир. Он был без своей малой железной маски — знака командирского статуса в Легионе, — и это делало его лицо странно уязвимым, открытым.

— Я должен поговорить с тобой, — сказал он без предисловий. — Наедине. Как друг, а не как командир.

Железный Лик обернулся, изучая своего старого товарища. За годы борьбы Фенрир изменился — из рыжего хулигана из подземелий превратился в статного мужчину с проседью в волосах и шрамами, покрывающими некогда веснушчатое лицо. Но глаза остались прежними — зелёными, ясными, с искорками того озорства, которое когда-то помогало им выживать в безжалостном мире Подбрюшья.

— Говори, — кивнул Железный Лик. — Я слушаю.

Фенрир прошёл в комнату, закрыв за собой дверь. Он явно нервничал, что было необычно для человека, привыкшего командовать сотнями воинов и принимать мгновенные решения в пылу сражения.

— Что произошло в Ущелье Скорби? — прямо спросил он. — Что случилось с тобой после того, как ты поглотил банши? Ты изменился. Не просто физически, — он указал на металлические руки Железного Лика, — но и… внутренне. Словно это уже не ты.

Вопрос, заданный в лоб, мог бы рассердить многих, но Железный Лик лишь кивнул, словно ожидал его.

— Я и сам не до конца понимаю, — признался он, возвращаясь к окну. — Когда я активировал медальон против банши, произошло нечто большее, чем просто поглощение её сущности. Словно открылась дверь между мирами, и через эту щель я увидел… иное.

Он сделал паузу, пытаясь подобрать слова для описания того, что было почти за пределами человеческого понимания.

— Представь себе, что всю жизнь ты смотрел на мир через узкую щель в заборе. Видел отдельные фрагменты, но никогда — целую картину. И вдруг забор рушится, и ты видишь, насколько огромен и сложен мир за ним.

Фенрир нахмурился, пытаясь понять метафору.

— Ты говоришь о