Отец. Возродить братство - Евгений Колдаев

После того как им раздали еду, прозвучал приказ.

– Суши весла!

Все гребцы, изнывающие от усталости, втащили свои массивные орудия труда на палубу и принялись есть. В этот момент корабль обходился без гребной тяги, двигаясь под парусом. Скорость движения судна против течения замедлилась, но останавливаться капитан не собирался.

Богдан подумал о том, что ждет их впереди. Будут ли они останавливаться на ночлег или пойдут по реке и ночью, в темноте? Возможно, кому-то прикажут спать, а остальных заставят работать. Кто знает, как заведено здесь, на судне, транспортирующем каторжан. Обычный капитан торгового корабля дал бы отдохнуть своим людям, но тут в качестве гребной силы служили невольники-преступники. И что их ждет – сказать было сложно.

Цепкий взгляд опытного воина отмечал, что стражники изнывали от скуки. Поначалу они следили за гребцами и берегом, но через час-полтора после отплытия из Кракона потеряли бдительность, расслабились. Солнце жарило их, облаченных в доспехи и вынужденных стоять без дела. Хотя они и не трудились так тяжело, как сидящие на веслах, жарко им было так же, если не сильнее. Кто-то из бойцов стащил с головы шлем, кто-то отстранил от себя арбалет, а кто-то затеял тихую перебранку с сослуживцем. Всем было ясно, что сами по себе каторжане неспособны к какому-то сопротивлению или попытке побега. Все они прикованы, безоружны, заняты делом, отвлечение от которого сразу же будет заметно. Они утомлены работой на веслах. Ждать от них беды не приходится. А взбредет ли кому-то в голову напасть с берега на корабль, идущий под флагом славного города Кракона? Только полным безумцам и идиотам. Да и на этот счет у них имелся бесценный козырь.

Лишь он один, бессонный страж-ясноокий, следил за всем происходившем на корабле своими яркими, горящими глазами. На солнечном свете их почти невозможно было отличить от обычных людских. Он сидел, оглядывая гребцов, вставал, проходил мимо них от мачты к корме, затем оттуда к носу и обратно к облюбованному месту в центре корабля. Казалось, он не обращал ни на кого внимания, но Богдан мог поклясться, что этот ублюдок фиксирует все и отмечает каждую мелочь. Такие прогулки ясноокий совершал достаточно часто, чем явно беспокоил гребцов. Но надсмотрщик с плетью пугал их сильнее, поскольку в любой момент мог хлестнуть по спине жгучим бичом. И делал это, надо признать, с завидной регулярностью, напоминая зазевавшимся, что они не на прогулке.

Но само присутствие ясноокого давило на людей. Когда он смотрел кому-то в глаза, тому хотелось отвернуться, спрятаться и скрыться от этого пронзительного взгляда, прорывающегося куда-то в самую глубь человеческого естества. Богдан не был исключением, но он старался не обращать на этого неугомонного стража внимания. Хотя ему чудилось, что ясноокий следит за ним пристальнее, чем за всеми остальными. Эту мысль он старался от себя гнать, убеждая тем, что если бы его хотели убить, то сделали бы это либо на допросе, либо в камере. Зачем же убивать здесь, предварительно посадив на корабль и увезя из города?

После короткого отдыха в полдень барабан вновь начал отсчитывать удары, вошел в довольно медленный ритм. Гребцы с тихой бранью принялись работать и ускорили свой подъем по течению. Люди изнывали от усталости, и даже тренированный ветеран начал ощущать ломоту в мышцах и напряжение в суставах. Это была явно непростая работа. Если тяжело ему, закаленному, натренированному в боях и учении ветерану, то каково всей этой физически не развитой шелупони? Тяжело, очень тяжело, он в этом был уверен. А брошенные на своего напарника взгляды подтверждали его размышления. Несмотря на то, что Богдан делал за него почти всю работу, лицо парня кривила мучительная гримаса. Каждое движение весла причиняло боль, и если бы не усердие ветерана, пацана ждала бы плеть, причем не для разовой профилактики. Помогло бы? Кто знает? Парень старался, это было видно, но его тщедушное телосложение говорило о том, что физическим трудом он особо никогда не занимался и здоровьем, и крепостью, и выносливостью был обделен. Но Богдан знал, что порой от таких вот, с виду убогих, можно ожидать достаточной прыти, когда за спиной стоит человек с кнутом или когда поставлен выбор – жить или умереть.

Часть гребцов уже изрядно постанывала и страдала. Плеть перестала помогать, кто-то даже пытался огрызаться, шептал проклятия, но получал повторные удары и замолкал, затаив в душе злобу.

Солнце клонилось к горизонту, слепило их отблесками на воде. Впереди показалась достаточно крупная пристань. Ничего подобного они за весь дневной путь не встречали. Первый этап путешествия явно завершался, и вот она, точка привала. Какой-то поселок, выбранный для остановки. Если они в дне пути от Кракона, то здесь, вероятно, есть и кабаки, и доходные дома. Скорее всего, это была Истра, но ветеран мог ошибаться, на кораблях он раньше никогда не путешествовал, но было очень похоже, что это именно она.

Богдану не верилось, что их погонят ночью куда-то с корабля. Через несколько мучительных минут они с трудом начали швартоваться, загоняя судно в некое строение, по факту походившее на огороженную часть речной глади и берега.

Гребцы, окончив свою работу, вытащили из воды весла и в голос стенали от изнеможения. День выдался не простой, особенно если учесть, что большинство из них никогда не имели дел с тяжелым физическим трудом.

Им вновь раздали по небольшой лепешке.

Затем через небольшой промежуток времени, отведенный на еду, ясноокий вместе с парой арбалетчиков прошли по палубе и выбрали семерых каторжан. В их числе оказался и Богдан. Он глянул на своих собратьев по несчастью и понял, что это, пожалуй, наиболее опасные и сильные мужчины из всех гребцов. Их поднимали по одному, начиная с того, кто сидел ближе всего к носу, вдобавок к кандалам на ногах заковывали руки, и вели куда-то вниз по сходням.

Сопротивляться и говорить что-то наперекор в таком положении казалось бессмысленным. Богдана, как и остальных, повели на мокрые подмостки, где пахло тиной, илом и сыростью, промозглой и отвратительной, а еще – гнилью. Дальше за этим помещением имелся коридор, темный и еще более промозглый. Слева и справа располагались двери, одна из которых была открыта. Именно туда под пристальным надзором отправился Богдан.

Его ждала камера немного лучше той, где он провалялся в последние дни перед отплытием. Чуть побольше, по крайней мере,