«Неправильный герой для сломанного мира» Книга первая: Свет и Тень - TamerlanKorolev

Ракун. Но его глаза были двумя углями багрового ада, а из его рук струилась живая тьма, поглощающая последние остатки света. У его ног, бледная и бездыханная, лежала она — её собственное тело.

— Всё это время, Динэя, — голос Ракуна-иллюзии был шепотом, полным сладостной жестокости, — ты была просто удобным светильником. Чтобы мне было веселее гулять по теням. Ты думала, твоя вера что-то изменит? Твоя любовь? — Он рассмеялся, и этот звук скрипел по костям. — Я пользуюсь твоей слепотой. Ты — ключ, который открывает мне двери, куда я иначе не пройду. А когда ты станешь не нужна... — Он поднял руку, и Коготь Тени в его ладони обратился к её беззащитному телу.

Динэя наблюдала, и её бесплотное существо разрывалось от ужаса. Это был её самый сокровенный кошмар — не просто смерть, а осознание того, что её вера была инструментом в руках того, кому она доверила душу. Что её любовь была наивной глупостью, которой воспользовался холодный, расчётливый демон. Она видела, как её двойник смотрит на Ракуна с последним, немым вопросом, полным предательства и крушения всего святого.

«Ведь он... он смотрел на меня... с теплотой... это не мог быть обман...» — отчаянно цеплялась она.

И тогда память пришла на помощь. Она ощутила не образ, а чувство. Тепло его руки, когда он, промокший до костей, нёс её через реку. Его спину, подставленную под ледяной дождь, чтобы укрыть её. Его голос, срывающийся от ярости, когда он кричал «НЕТ!» каменному Шагграру. И его глаза — не багровые, а усталые, полные сарказма и... странной, глубокой преданности, которую он тщательно скрывал.

«НЕТ! — её беззвучный крик был полон веры, сильнее любой догмы. — Он защищал меня! Он выбрал проклятие ради меня! Это — ЛОЖЬ!»

Кристал её испытания взорвалось ослепительным белым светом. Образ Тёмного Ракуна испарился с шипением, а её двойник на полу открыла глаза — и они сияли не покорностью, а гневом праведницы. Испытание пройдено.

Испытание Ракуна: «Праведность, Предавшая Доверие»

Ракун парил над пропастью — не физической, а экзистенциальной. Бездной одиночества. Перед ним стояли Динэя и Громор. Но их лица были искажены не просто ненавистью, а самым страшным для него — брезгливым, абсолютным разочарованием.

— Я пыталась, — голос Динэи-иллюзии звучал у него в голове, и он был полон ледяного спокойствия. — Я искренне верила, что в тебе есть искра. Но ты — просто ошибка. Грязь, которую Режиссёр нанёс на холст этого мира. Из-за тебя мой свет осквернён. Из-за тебя умирают невинные. Я вижу тебя теперь таким, какой ты есть — ничтожество, которое тянет всех на дно.

Громор-иллюзия молча кивал, его грубое лицо выражало глубочайшее презрение.

— Орк знает честь. Ты... ты просто мусор. Я пожалел, что встал на твой путь. Лучше бы я сгнил в том храме, чем увидел, во что ты превращаешь всё, к чему прикасаешься.

Ракун слушал, и каждая фраза была каплей кислоты, разъедающей последние остатки его воли. Это был его внутренний голос, обретший плоть. Его убеждённость в собственной никчёмности, его вина за смерть Кудру, его страх быть отвергнутым — всё это материализовалось в образах тех единственных людей, чьё мнение для него что-то значило. Он видел, как его двойник стоит на коленях, бессильно сжав голову руками, готовый сдаться и исчезнуть.

«А что, если они правы?.. — шептал внутренний демон. — Ведь это я угробил духа... это из-за меня мир рушится... Я и есть проклятие...»

Но затем, сквозь этот шёпот, пробились другие голоса. Её голос, звучащий в его сознании: «С тобой не страшно». Её руки, заботливо перевязывающие его раны. Грубый смех Громора в ответ на его чёрные шутки. Их спины, которые они подставляли ему в бою снова и снова. Они знали его. Знают его цинизм, его ошибки, его проклятие. И всё равно... остались.

— Заткнись... — прохрипел он в пустоту. — Они... они видели меня настоящего. И они всё ещё здесь. Это — НЕПРАВДА!

Пространство его испытания не разбилось, а схлопнулось, как чёрная дыра, поглощая саму иллюзию. Образы Динэи и Громора исчезли, а его двойник поднялся с колен. И в его глазах не было отчаяния — лишь холодная, стальная решимость. Испытание пройдено.

Три кристала взорвались одновременно, выбросив их сознания обратно в огненное сердце Кузницы. Они стояли, тяжело дыша, пот стекал с их лиц, но когда их взгляды встретились, в них не было ужаса или подозрения. Было глубокое, безмолвное понимание. Они заглянули в самые тёмные версии друг друга и не отступили. Их союз, прошедший через ад сомнений, стал не просто крепче — он стал нерушимым. Они видели худшее и знали, что реальность — лучше.

Глава 30: Испепеляющая Истина

Тишина Внутренней Кузницы была оглушительной после психического шторма кристалов. Воздух, некогда звеневший как тысяча молотов, замер. Затем, в самом центре пространства, плазма света и огня начала сгущаться, собираться, уплотняться до состояния, граничащего с материей.

Из этого светоплазменного вихря родился Исполин.

Это не было телом в человеческом понимании. Это была гора из белого, ослепительного пламени, обрамлённая кроваво-красной окантовкой, словно раскалённая сталь на грани плавления. Его форма постоянно менялась, напоминая то титаническую кузнечную наковальню, то трон из вулканического стекла, то корону из солнечных протуберанцев. От него исходила аура — физическое давление, заставлявшее кости скрипеть, а разум цепенеть перед лицом абсолютной, первозданной мощи. Это был Ксетах. Не голос, не дух, а сама суть Огня, обретшая волю.

Его «взор», не имеющий глаз, был обращён на них. Голос зазвучал не в умах, а в самой реальности, заставляя вибрировать атомы их тел.

«ВЫ УВИДЕЛИ ТЕНЬ В ТОВАРИЩАХ. ТЕПЕРЬ УЗРИТЕ ИСТИННУЮ ТЬМУ. ТУ, ЧТО ВЕДЁТ К ГИБЕЛИ МИРОВ. ВАШ ВЫБОР — ЛИШЬ ИЛЛЮЗИЯ, ПРЕДВЕСТИЕ РАЗРУШЕНИЯ. ПРИМИТЕ ЭТО. ИЛИ СГНИЙТЕ В БЕССЛАВИИ.»

Не было времени на вопросы, на осмысление. Пространство вокруг них поплыло, исказилось и рухнуло.

Они пришли в себя, стоя в мире-призраке, в мире-трупе.

Небо было не чёрным, а гниюще-багровым, как застывшая кровь. Две мёртвые луны, разорванные пополам, висели в неподвижном воздухе. Под ногами лежала не земля, а сплошная плоскость из чёрного, остекленевшего пепла, усеянная силуэтами сгоревших городов. Эти руины не были старыми — они были стерильными. Ни пыли, ни мха, ни ветра. Только абсолютная, тотальная смерть.