Зловещие маски Корсакова - Игорь Евдокимов

все тем же гвардейским офицером ввалиться в недавно открытый трактир (где его, очевидно, еще не знали) под видом сербского князя-инкогнито и получить там бесплатный ужин и три женские записки.

И, наконец, произнести на набережной Невы пылкую, но противоречивую речь о свободе нравов и важности самодержавия, стоя на невесть откуда взявшемся ящике из-под селедки, с бокалом мадеры. Сорвав аплодисменты, Корсаков поклонился, попытался рухнуть с трибуны, но каким-то чудом умудрился превратить падение в кульбит, после чего объявил, что представление на сегодня закончено и собравшиеся имеют полное право разойтись по домам. Павла, который к этому моменту как раз начал немного приходить в себя, он подцепил за руку и втащил во внезапно оказавшийся рядом все тот же экипаж.

– В «Доминик», – прохрипел Корсаков. – Мне нужен кофе, иначе я отдам богу душу прямо здесь и сейчас.

* * *

Несмотря на поздний час, кафе еще работало. Завсегдатаи встретили Корсакова дружным троекратным «ура», но Владимир лишь театрально взмахнул рукой и объявил:

– Господа, не сегодня! Я не в силах, я болен! Позвольте страдальцу спокойно выпить кофе!

С этими словами Корсаков рухнул на пустой стул и уронил голову на сложенные руки. Павел неловко устроился напротив. Хмель, конечно, обещал выветриться из его головы еще не скоро, но Постольский уже в достаточной степени вернул контроль над мыслями и языком, чтобы задать вопрос, который начал формироваться в его голове еще в начале вечера:

– С-слушай, зачем тебе этот спектакль, а?

Корсаков уперся подбородком в сомкнутые на столе руки, чтобы лучше видеть собеседника, и поинтересовался:

– О чем ты, черт возьми, говоришь, Постольский?

– Я… это… не утв… утвре… не говорю, что хорошо тебя знаю… И вообще, не очень трезв, но… Тебе же не весело!

– Кому не весело? Мне?! – обиженно воскликнул Владимир, но Павел заметил, что его глаза при этом остались серьезными.

– Вот только врать не надо, – со всей возможной суровостью, несколько подпорченной икотой, попросил Постольский. – Я же вижу. Для тебя это так… баловство. Вполсилы. Ты все вон это вот вытворял потому, что тебе казалось, что это должно быть весело. Но тебе же не было весело, правда?

Корсаков поначалу не ответил. Он просто буравил Павла взглядом, раздумывая, говорить ему что-то или нет.

– Вот когда ты просто глупо хлопаешь глазами и пытаешься разобраться в материях, о которых ничего не знаешь, с тобой гораздо приятнее иметь дело, – наконец пробурчал Владимир. – Чего тебе именно сейчас вздумалось умничать, а?

– А чего тебе именно сейчас вздумалось устраивать очередной «корсаковский загул»? – ответил вопросом на вопрос Павел.

– С того, что у меня сегодня день рождения! – фыркнул Корсаков, а затем сверился с часами и поправился: – Вернее, уже был. Вчера. Чего ты на меня так уставился? Не думал, что у меня может день рождения быть?

– Если честно – нет, – признался Постольский. – Я думал, что ты сразу такой… возник.

Корсаков смерил его удивленным взглядом, а затем довольно расхохотался.

– Ну, ты скажешь иногда! «Возник»!

Кажется, впервые за вечер ему стало действительно весело. Отсмеявшись, он поправил перчатки и задумчиво сказал:

– Зачем мне этот спектакль? Хор-р-роший вопрос на самом деле… Вот ты видел, с какими ужасами я сталкиваюсь? Как думаешь, легко каждый раз влезать в такие дела, зная, что малейшая твоя ошибка может стоить жизни тебе и всем, кто решил тебе довериться? Какой концентрации умственных и нервных сил это требует? Даже с учетом того, что меня готовили к этому с детства?

Постольский излишне активно помотал головой, отчего чуть не сверзился со стула.

– Во-о-от! – удовлетворенно протянул Корсаков. – Поэтому… Знаешь, даже если мне не так весело, как хотелось бы, думаю, я могу себе позволить один день в году валять полного дурака, не задумываясь о последствиях, как думаешь?

Его взгляд сместился куда-то за спину Павла, а лицо скривилось так, будто он только что откусил и прожевал половину лимона.

– И, кажется, этот день все-таки закончился…

– Корсаков! Господи, какое чудо, что ты все-таки здесь! – воскликнул подбежавший к их столику человечек в очках с толстыми линзами.

– Серж, прошу, поди прочь, – простонал Владимир. – Я сейчас не совсем…

Слова покинули его, и он лишь попытался жестами выразить, в насколько некондиционном состоянии находится.

– Ты не понимаешь! Это вопрос жизни и смерти!

– Понимаю… Ко мне всегда обращаются с вопросами жизни и смерти… Нет чтобы спросить чего попроще! «Корсаков, где здесь туалет?» или «Корсаков, а не пойти ли тебе поспать?».

– Я не шучу! – чуть не плача вскричал человечек в очках.

– Я тоже, – мрачно заключил Владимир, встряхнулся, а потом чуть более трезвым голосом сказал: – Серж, это жандармский поручик Павел Постольский. Павел, это мой приятель, Сергей Витальев. И он хочет подкинуть нам работенку. Присаживайся, Серж, рассказывай.

Витальев благодарно подтащил к их столику еще один стул, уселся на него и начал свой сбивчивый рассказ:

– Понимаешь, в дар Эрмитажу прислали невероятную ценность – полностью сохранившийся египетский саркофаг. Причем никто так и не смог определить его возраст. То, что ему несколько тысяч лет, – несомненно, но к какому царству он относится, мы не знаем. Там есть иероглифы, которых мы раньше не видели! Это невероятная находка!

– С чем я искренне и от всей души поздравляю Императорский Эрмитаж! – объявил Владимир. – Можно теперь перейти к той части истории, в которой раздается: «О нет, какой ужас, нам может помочь только Корсаков, а-а-а, спасите»?

– Он плачет кровью! – вскричал Серж.

– Кто? Саркофаг?

– Да!

– Любопытно… – протянул Корсаков, кивая раз семь подряд. Видимо, для уверенности.

– Мы остались в музее допоздна, – продолжил Витальев. – Я и еще один коллега, Василий Лапин. Мы просто не могли уйти домой! Ты не представляешь, насколько этот саркофаг интересен. Он полностью не тронут. Такое ощущение, что сделан он из цельного камня. Столь искусно подогнаны его половинки, что мы даже не смогли отыскать малейший зазор между ними!

– Ошибка номер один, – проворчал Корсаков. – Возможно, если кто-то потратил такие усилия, чтобы надежно запечатать что-то, то не стоит пытаться это что-то распечатать…

– В какой-то момент Лапин увидел, что из глаз на нарисованном поверх саркофага лице тонкими струйками течет какая-то алая жидкость! И это при том, что никаких отверстий на крышке мы отыскать не смогли. Это была кровь – Корсаков, понимаешь? – это была кровь! Тебе ли не знать, какие легенды окружают захоронения древних египтян! А что, если своими действиями мы навлекли на себя какое-то древнее проклятие? Лапин остался караулить саркофаг, а я помчался искать тебя, и вот, к счастью, нашел! Корсаков, умоляю, поедем в Эрмитаж.