Борьба за господство - Андрей Викторович Стрелок

трансляция. Похожие на вой звуки били в пространство, распространяясь по окрестностям, сопровождаясь хаотичными импульсами в радиотелепатическом эфире. В них прослеживались отдельные слова.

+УБЕЙТЕ… УБЕЙТЕ… УБЕЙТЕ…+

Гул был отвратителен. У омег и ульевых начинали болеть виски, феи дрожали в воздухе, срываясь с курса. Казалось, что стены города сами стонут. Сомнений не оставалось, именно этот «„оркестр“» удерживал зараженных под контролем.

Неудивительно, что выжившие давно сбежали отсюда. Внутри города уже не осталось тех, кто мог бы спрятаться и выжить. Тех, кто не успел уйти, схватили твари Скрипача. Их тела теперь стали кадаврами и «„инструментами“». Живые органы, встроенные в конструкции, пищали, выли, продуцировали адский хор, которым альфа управлял своими войсками.

Нижинский стоял у «„Тайфун“» и молча смотрел на филармонию. Он понимал, переговоров здесь не будет. Их ждала только зачистка и, скорее всего, один из самых тяжелых боев, которые ему доводилось вести. Не в физическом смысле. Давление другого альфы для омег и субальф нелегкие испытание…

На улицах вокруг филармонии бронетехника заняла позиции, омеги и ульевые воины подтянулись ближе, готовясь к штурму. Блокпосты перекрыли все подступы, снайперы и пулеметчики заняли верхние этажи домов, чтобы отсечь возможный прорыв.

Нижинский мысленно пробросил короткий приказ готовиться к заходу. Ответ был единодушным — никто не ждал легкой работы. Все понимали, что внутри их ждет.

Субальфа еще раз вгляделся в здание. Биомасса ползла по фасаду, втягивала в себя старую каменную кладку, костяные трубы продолжали транслировать вой. Но его смутило другое. По сведениям разведки, у Скрипача были люди-культисты — фанатики, которые служили ему добровольно. Они помогали в набегах, участвовали в захвате пленных, обеспечивали контроль над городом. Но сейчас вокруг филармонии не было ни одного такого.

Нижинский уловил неприятную мысль, скорее всего, их уже пустили в расход. Самые верные соратники стали частью этого улья. Их тела, органы и кости стали строительным материалом. Это было логично, психопат не знал меры и относился к людям как к сырью.

— Ладно, — сказал он вслух, хотя его и так слышали. — Хватит смотреть. Начинаем.

Сначала по фасаду прямой наводкой ударили Т-90. Несколько фугасных снарядов разнесли парадный вход, верхние этажи, выбив окна и сорвав часть костяных конструкций. Биомасса «„застонала“», из нее вырвались облака питательного субстрата в аэрозольной форме. Органический орган захрипел, звук сбился, в телепатическом эфире стало чуть тише.

Нижинский поднял руку, и взвод ульевых штурмовиков направился за ним. Солдатам Единства предстояло первыми прорваться внутрь. За ними шли омеги.

Филармония открывала свои «„двери“» неохотно. Биомасса пыталась сомкнуться, но шквал свинца и биосигналы с примитивной командой «„не тронь“» слегка ее угомонили. Воины шаг за шагом продвигались внутрь душных помещений, зная, что за этими стенами их ждет нечто хуже, чем обычные зараженные.

Внутри филармонии воздух был густой, влажный, пах гнилью и кровью. Свет подствольных фонарей выхватывал картины, от которых даже у закаленных ульевых воинов перехватывало дыхание.

По обе стороны коридора в стены были вживлены люди. Десятки деформированных тел, сросшихся с биомассой. Их лица искажали крики, глаза бегали в разные стороны, рты разевались в бессмысленных попытках позвать на помощь. Но настоящий ужас был не в звуке, а в ментальном фоне. Все они синхронно молили об одном: убейте.

Этот хор отчаяния пробивал их броню людей Единства и резал изнутри. Нижинский поднял руку, сжав кулак, заставляя группу собраться, и двинулся вперед первым.

В следующем коридоре на них бросились твари. Первым в прыжке вылетел мутант-прыгун, за ним еще два. Их тела были искажены, лапы удлинены, а кости пробивались сквозь кожу, превращаясь в шипы.

За ними выползла многоножка — изломанное тело, составленное из женских торсов, сросшихся друг с другом. Она передвигалась, сгибаясь и хрустя костями, а десятки рук скребли по полу, таща ее вперед.

Последним из тени вывалился человек-волынка. Брюшная полость разрезана и натянута, кишки перекинуты в стороны, из разорванных ребер торчали костяные трубки. Когда он дернулся, из труб вырвался протяжный вой, будто кто-то надувал инструмент.

Отряд встретил их шквальным огнем. Автоматы, пулеметы, гранаты — все слилось в один ритм. Двоих ульевых воинов прыгуны успели порвать на части, но остальные воины не дрогнули и продолжили стрелять, пока тварей не превратили в изрешеченный фарш.

Один из прыгунов прорвался ближе всех. Нижинский поднял руку, и в ней вспыхнуло пульсирующее свечение. С пальцев сорвался сгусток плазмы и ударил прямо в голову мутанту.

Эффект был мгновенный. Сфера прожгла череп, а затем словно вскипятила содержимое. Кожа и кости почернели, пар вырвался из глазниц и рта, запахло вареным мясом. Прыгун дернулся, рухнул и не пошевелился.

— Не расслабляться, — коротко сказал Нижинский, проверяя бойцов.

Большие двери зала филармонии поддались не сразу. Пришлось проламывать вручную. Когда с препятствием разобрались, бойцы шагнули в главный зал и замерли.

Сцена, открывшаяся им, выбивала почву из-под ног, заставляла думать, что это кошмарный сон.

В центре возвышался трон, слепленный не из дерева и камня, а из человеческих тел. Женские фигуры, связанные между собой биомассой, образовывали спинку и подлокотники. Руки и головы тянулись вверх, превращенные в замысловатый узор, лица были застывшими масками боли. Каждая из них еще дышала, тела судорожно вздрагивали, грудные клетки еле заметно поднимались.

На этом троне сидел сам Скрипач. Худощавый, невзрачный человек в потрепанном фраке, напоминающем концертный костюм. Лицо узкое, кожа серая, под красными глазами черные круги. Взгляд горел тусклым, но неугасимым фанатизмом. Он выглядел как блеклый музыкант, но ментальный фон выдавал в нем абсолютное чудовище. Из его сознания исходили образы, бьющие в головы штурмовиков: залы, заполненные сотнями тел, поющими в унисон, улицы, где стоны и крики превращены в хор, идеальная симфония боли, которую он стремился создать.

В руках Скрипач держал инструмент. Это была девушка или то, что от нее осталось. Ее тело было искривлено, ноги вытянуты назад и вросли в подставку, руки срослись в гриф, голова запрокинута назад, рот раскрыт в беззвучном крике. Из груди торчали четыре толстые жилы, натянутые как струны. Скрипач водил по ним смычком, сделанным из кости, и звуки, вырывающиеся наружу, были не музыкой, а визгом, раздирающим уши.

Телепатический фон синхронизировался с этим звуком. Каждый аккорд прожигал мозг, посылая видения — лица, кричащие в унисон, тела, сплетенные в один гигантский хор; мысль о том, что лишь через страдание можно достичь идеальной гармонии.

Ульевые воины вздрогнули. Несколько человек едва не упали на колени. Нижинский стоял твердо, но его нутро сжалось. Перед ним был не просто безумец, а отбитое наглухо чудовище, которое готово превратить весь мир в