Борьба за господство - Андрей Викторович Стрелок

Альфа поднял голову. Его взгляд был пуст, но в ментальном фоне прозвучала ясная мысль:

+Вы мешаете мне довести симфонию до совершенства.+

Зал наполнился гулом стонов, стоны сливались в аккорды, аккорды переходили в вой. Живая скрипка зазвучала громче, жилы натянулись, и звук словно выдирал куски сознания у тех, кто находился рядом.

Даже для тех, кто видел ужасы пандемии, это было слишком. Ульевики начали стрелять по орущим телам, чтобы заглушить крики, но звук не стихал, Скрипач продолжал играть. Нижинский сам чуть не поддался желанию пустить уроду пулю промеж глаз…

— Ты больной ублюдок, — сказал он спокойно, без крика.

Скрипач улыбнулся с дрожью в губах, но с фанатичной радостью в глазах.

— Даже вы меня не понимаете. А остальные и подавно. Я единственный, кто способен создать симфонию совершенства.

Его пальцы дернули жилы сильнее, и «„скрипка“» заорала в унисон с плачем живого трона. Воины вокруг застонали, у двоих пошла кровь из носа.

Нижинский не стал отвечать словами. Он ускорил шаг, поднял автомат и со всего размаху ударил прикладом по голове Скрипача. Тот дернулся, смычок выпал из руки, звук оборвался. Безумные образы мгновенно исчезли, как будто кто-то выключил усилитель.

Скрипач завалился на бок, обмяк, но оставался жив. Нижинский коротко махнул рукой, и ульевые воины сразу бросились вперед. Его связали цепями, нацепили несколько пар наручников и сверху замотали в толстую фольгу — изолятор для сигналов.

В зале воцарилась повисла тяжелая тишина. Только живая скрипка еще дергалась, но один из бойцов выстрелом оборвал ее мучения.

Нижинский посмотрел на тело Скрипача и хмуро отметил про себя: он даже не надеялся взять этого психа живым. Но теперь перед ним лежал связанный, безоружный альфа — источник кошмара, слухи о котором разнеслись по всей европейской части бывшей России.

+Миссия завершена, город под контролем. Груз готов к транспортировке.+

— А с ульем как быть? — уточнил один из лейтенантов Защитника. — Нельзя оставлять этих бедолаг вот так…

Нижинский ни секунды не сомневался:

— Натаскайте сюда побольше дров, какого-нибудь горючего хлама, залейте бензином и подожгите.

Возражений не последовало. Когда колонна Единства организованно покидала город, высоко в небо поднимался черный столб дыма — последнее напоминание о творившихся здесь кошмарах. Больше Нижинского ничего в Пскове не держало, хотя часть подразделений осталась прочесать город в поисках выживших, каких-нибудь ценных припасов, оборудования.

Из обрывочной, разрозненной памяти местных ходоков и вмурованных в сожженный улей бедолаг Нижинский восстановил хронологию событий, как здесь все скатилось в ад.

В начале пандемии Псков жил в привычном ритме, предприятия работали, люди ходили на работу, учебу, гуляли, радовались жизни. По телевизору и радио звучали сводки: все под контролем, очаги заражения локализованы, военные работают. Но на самом деле все шло вразнос. Хронофаг распространялся не только через укусы, но и воздушно-капельным путем, система обрушилась за считаные недели.

Армия не собиралась защищать сам город. Военные части действовали строго по плану «„Заслон“», утвержденному еще до того, как прошлогодние события в Гонконге переросли в общемировую катастрофу.

Вооруженные силы отходили к заранее подготовленным районам безопасности, где концентрировались ресурсы и эвакуированное население. Псков в эту схему не входил. Людей оставили фактически на произвол судьбы.

Полиция, Росгвардия, остатки МЧС и добровольцы пытались что-то противопоставить. На улицах ставили блокпосты, патрули сперва отлавливали, затем уже отстреливали зараженных, местные предприниматели делились провизией, организовывали склады и нормированную раздачу. Несколько недель казалось, что удержаться еще можно.

Но зараженных становилось все больше. Хронофаг косил людей прямо в убежищах, даже среди тех, кто не контактировал с укушенными. Изоляция не помогала, в каждой группе рано или поздно появлялся больной, а за ним десяток новых. Страх перерастал в панику.

К середине лета город не был прежним. Целые кварталы опустели или начали превращаться в ульи. Те, кто еще сохранял волю к борьбе, объединялись в стихийные дружины, но силы были слишком неравны. Вскоре ряды ходоков пополнили развитые и прыгуны.

В воспоминаниях мелькали картины: полицейские кордоны, которые сметали орды зараженных первой стадии. Толпы людей у закрытых ворот в убежища, куда никого не пускали. Бесконечные похороны без гробов, просто ямы, в которые сбрасывали тела…

К августу Псков окончательно пал. В городе оставались разобщенные группы выживших, которые каждую ночь теряли кого-то из своих. Именно тогда и начал набирать силу будущий Скрипач, выдавая себя явно. Он лишь наблюдал, ждал, пока старый порядок падет окончательно.

Когда это произошло, на поверхность всплывать появляться новые лидеры.

Среди них и оказался тот, кого позже назовут Скрипачом. Сначала он почти не выделялся. Тихий, худощавый мужчина, одетый в старый фрак, бродил по городу с футляром за плечами. В памяти горожан он вызывал ассоциацию скорее с городским чудаком, чем с вождем. Но именно он сумел предложить то, чего не хватало остальным — иллюзию порядка.

Он собирал вокруг себя небольшие группы людей, играл для них на скрипке. Звуки были странные, слишком резкие, но действовали завораживающе. Люди утверждали, что во время музыки у них утихал страх, мысли становились яснее, а зараженные отступали.

Его начали слушать. В городе, где каждый день гибли и обращались десятки, сама по себе способность вызвать хоть какую-то надежду делала его центром притяжения. Вскоре у Скрипача появились последователи — будущие культисты, некий аналог омег Единства. Но с полностью подавленной волей. Они носили ему еду, защищали от всяких отморозков, приводили в общину новых людей.

Поначалу казалось, что он действительно хочет удержать остатки порядка. Его лагерь на территории филармонии стал убежищем для нескольких сотен человек, в том числе необращенных. Там распределяли провизию, ставили караулы, пытались наладить жизнь. Люди шептались, что «„этот музыкант“» особенный, что он слышит то, чего другие не слышат.

Но вместе с этим он все больше терял связь с реальностью. В обрывках памяти мелькали картины: как он убеждает людей участвовать в своих опытах, как культисты, ранее считавшие его спасителем, добровольно соглашались «„отдать себя музыке“».

Эти первые опыты стали точкой невозврата. Скрипач перестал быть просто музыкантом. Он начал превращаться в хозяина города, а его скрипка — в инструмент подчинения. Люди стали видеть в нем не чудака, а пророка новой эпохи, и это закрепило его власть сильнее любого оружия.

Чем дольше Анджей вглядывался в обрывки памяти, тем тяжелее становилось дышать, возникла не иллюзорная тошнота. Хроника последних месяцев выглядела не как жизнь города, а как погружение в ад, созданный руками одного человека.

Сначала Скрипач проводил опыты на выживших с окраин.