Ельник - Ульяна Ма

– Да. С этой стороны еще стояла Всежива. А с той… как бы припомнить? – мама нахмурила брови, и складки на ее лбу стали еще более отчетливыми. – Гано́р, бог для кузнецов. Баро́г – бог скота. Ну и Азорка – богиня мертвых и жена Зморза.

– Всежива стояла здесь? – Мара задумчиво глядела на колонну, куда указала мама. – Значит, Зморз стоял на месте Всеживы? По центру? Получается, Зморз во главе пантеона?

– Умница, девочка, – кивнула княгиня. – Еще твоя прабабка убрала Зморза и других богов из этого храма. Прабабка уничтожила все книги из дворцовой библиотеки с упоминанием пантеона. Бабка запретила празднование Зморза, Полянника и Азорки. Ну, а я… – княгиня вздохнула, ее грудь поднялась и шумно опустилась. – Разрешила это вновь. Народ хотел зимних богов.

– Это жестокий праздник. Не понимаю, как его можно хотеть?

– Ты вряд ли это замечаешь, милая. Мы живем в непростом мире. Да, наши земли плодородны летом и весной, но осень и зима – жестокое время для простых людей. Им нужна надежда, что весна даст чуть больше плодов, пусть эта надежда и жестока. Кажется, впервые за десятилетие подаренная Зморзу девочка пережила ночь. Это твоя заслуга.

Мама улыбнулась, отчего сердце Мары забилось чаще.

– И твоя тоже.

– Нет. Хорошая была шапка, – мама усмехнулась, но ее ореол невозмутимости и холодности уже дал трещину. – Если захочешь что-то почитать о пантеоне, то у меня сохранилась одна книга, по которой мне рассказывала о богах твоя бабка. Это просто сказки без картинок.

Конечно, Мара хотела почитать. Ту ночь она провела в кровати с лампадой, взахлеб зачитываясь совершенно неизвестными историями о старых, но не забытых богах.

Зморз и Азорка

Перед месяцем Острых Игл люди выбрали девицу детородного возраста с румяными, как наливные яблоки, щеками. С каждого дома принесли одежду и угощения для Зморза, разодели, привязали девицу к сосне и оставили на ночь. Стояла девица, стояла, то поспит, то проснется. Вот проснулась раз, а перед ней Зморз стоит. Высокий, худощавый, белолицый. Стоит и в глаза девице смотрит, улыбается. Только девица не узнала Зморза, а в темноте ей погрезилось, что это отец ее перед ней стоит.

– Долго стоишь, доченька?

– Счет времени потеряла, папенька.

– Ну, пойдем со мной домой. Сейчас и женка подойдет.

И правда, скоро появилась Азорка. Бледная, черноволосая, с круглыми плечами и глазищами, как блюдца. Только не узнала девочка Азорку, а в темноте погрезилось ей, что это мать ее.

– Пойдешь домой, доченька? – спросила ее Азорка.

– Рано еще идти, маменька, еще рассвета нет.

– Так холодно тебе, пойдем отогреваться, – возразил Зморз.

– Как только солнышко появится, заберите меня, папенька.

– Ножки у тебя уже отнимаются, доченька. Пойдешь домой, доченька? – снова спросила Азорка.

– Пойду, мама, пойду, папенька. Отвяжите меня, отведите меня к печи, отпоите меня травами.

Согласилась девица пойти с ними, упала в объятия Азорки, и тогда-то только поняла, что не мать и отец перед ней. Хотела закричать, но морозом ее сковало: руки у матушки-Азорки ледяные.

– Своих детей у нас нет, девочка, – улыбнулся Зморз. – Будешь нашей преемницей.

– Будешь нашей преемницей, пока весь мир не примем, – кивнула Азорка и поцеловала девицу в лоб. И как только губы ее коснулись лба, лицо девицы побледнело, а губы Азорки налились алым цветом, стали похожи на цветочные лепестки.

Мара захлопнула книгу и озадаченно посмотрела на Дауда.

– Как тебе сказка? По-моему, мрачная.

– От вас я таких еще не слышал, госпожа.

– Да, обычно сказки кончаются хорошо. Или хотя бы средне. Хотя, с другой стороны, чем не хороший конец? – Мара легла на бок, так, чтобы хорошо видеть стража. – Зморз и Азорка хотели ребенка и вот – получили.

– Девушка умерла. Для человека это плохой конец.

– А для богов хороший. И вообще, что значит «пока весь мир не примем»? Это что, получается, Азорка и Зморз хотят убить все живое? Весь мир?

– Вы больно глубоко вникаете в текст сказки, госпожа.

– Пожалуй, – Мара согласилась и немного приглушила свет лампады. Совсем без света после подобных историй ей было бы тяжело засыпать. – Но ведь забавная мысль, разве нет? Смерть для нас, людей – плохо. А для богов – хорошо.

Дауд промолчал: ему нечего добавить. Мара закрыла глаза и немного полежала, а потом окончательно погасила свет. В темноте стало совершенно неуютно, даже печь потрескивала едва слышно.

– Если бы Азорка пришла ко мне, то что бы ты сделал?

– А существует ли Азорка, госпожа?

– Может быть, и Всеживы не существует вовсе, если я своими руками без ее помощи могу взращивать деревья. Но все-таки ты бы смог справиться с богиней смерти?

Дауд помедлил с ответом. Белые плечи хорошо видны в темноте, тогда как черный камзол, который он носил раньше, сливался с ночной тьмой. Мара видела, как эти плечи покачнулись – страж думал.

– Я бы сделал все, чтобы вас защитить.

Такой ответ не устроил Мару, но большего от Дауда ожидать не стоило. Если Азорка одним лишь поцелуем может лишить жизни, то может противопоставить ей он?

14. В ожидании солнца

Марк теперь жил в детской комнате Сварга. По вечерам Мара навещала его. Обычно в это время у него находилась княгиня, которая с намеренной отстраненностью, в действительности прикрываемой заботой, садилась к нему на кровать, поправляла одеяло и трогала уже не горячий лоб. Синяки на его лице и теле стали бледно-желтыми, чаще стала появляться неуверенная, кривая полуулыбка. Хьяль, довольный своей работой, все время кивал княгине, говоря о скорейшем выздоровлении мальчика. Лекарю даже установили кровать в противоположном углу комнаты, но он все реже оставался на ночь.

– Завтра пошлю к тебе учителя Арая, – на этот раз княгиня даже слегка склонилась к лицу Марка. – Будешь учиться читать. А когда рука заживет – и писать.

Марк ухмыльнулся и повернул голову к Маре, она сидела в огромном старом кресле, совсем не изящно поджав ноги.

– Какое мне чтение? – его голос показался таким хриплым и взрослым, что Мара даже встрепенулась. – Я простой подмастерье кузнеца…

– Ты больше не кузнец, – строго и одновременно мягко произнесла княгиня. – Я лично займусь твоим обучением.

Мара не сводила взгляда с зеленого омута глаз юноши. Они смотрели друг на друга какое-то время так завороженно и глубоко, и Марк размышлял: о чём думает его подруга в этот момент?