Нечисть. Ведун - Tony Sart

Я проследил за ее взглядом.

Долго смотрел, пытаясь найти что-то таинственное. Нет, дети как дети. Каких валом в любом селе носится по окрестностям. Играют, кричат, дерутся шутливо, озоруют.

Не сразу, ох не сразу, но что-то стало мешаться в этой беспорядочной возне. Будто соринка в глазу. И не понять же попервой, не уловить. Пытаешься ухватить взглядом, а ускользает. Раз, другой. И лишь после изрядных усилий удалось.

Малец.

Один из всей этой детской толпы. Такой же, как и остальные. Лет десяти, наверное. Одет лишь в изорванную рубаху не по размеру, подпоясан старой веревкой, босой, как и все. Русая копна нечесаных волос торчит соломой. А ниже…

Глаза мальца.

Смотрит он на безумную ватагу детворы, что хороводом обволакивает его, укрывает от чужого интереса. Внимательно наблюдает за ребятней. Взгляд даже не взрослый, а скорее холодный. Рыбий, бесчувственный. И со стороны кажется ведь, что и в играх участвует, и беснуется, а нет: приглядишься – и ясно. То тут ногой топнет, то там ручкой махнет, но так, лишь чтобы создать видимость.

А сам глядит.

– Странный малец, – глухо проговорил я, разом забыв про обиду за испорченные закорючки и стараясь не упустить из вида подозрительного ребенка. – Не нежить точно, те днем ходить не смеют. Оборотень?

Лада лишь отрицательно покачала головой. Нахмурилась еще больше.

– Нет. Они к людям боятся ходить так близко. Сам знаешь, Неждан, им железо заказано, а в любом селении оно на каждом шагу.

Она насторожилась, хлопнула себя по лбу. Тут же поправила съехавшее от удара очелье:

– Дурни мы с тобой, бредни тугоумные. Сидим у окраинного дома и ничего не чуем!

Я кивнул. Ну да, мол, не чуем.

И только спустя миг понял. Не чуем.

Ничего.

Нет в доме за нашими спинами нечисти. Вообще никакой. Живут в доме люди, обитают, а никакой самой завалящей кикиморы при них нет. Ни хлевничка, ни овинника.

Пусто.

– Вежом! – одними губами прошептал я.

Лада кивнула.

Гнусная нечисть поселилась в этом доме. Вежом-подменыш. Тварь, которая убивала ребенка, принимала его облик и обустраивалась под родительским покровом. Обиталась там, кормилась сыто, постепенно высасывая жизненные силы из отца с матерью. До тех пор, пока не становилось подозрительно, отчего дитятко не растет, не крепнет, в одной поре обитает годами. Или же пока несчастных родителей не сносили в домовину на краю леса, ягам на поживу. Иная нечисть бежала от вежома, не могли они жить под одной крышей с изводящим род существом. Даже домовые в подпол уходили, не способные вынести присутствия подменыша. Потому и не почуяли мы ничего – не было нечисти поблизости.

– Но… – Я озадаченно почесал щеку. – Вежом не похищает детей. Эта тварь таится, дабы себя не выдать. Даже про гибель ребенка, которым он прикинулся, никто не ведает – потому как для остальных и не пропадало чадо.

– Правду говоришь, ведун, – задумчиво кивнула Лада. – Да только он один из немногих небыльников, кто в Были может спокойно годами обитаться за счет своей личины человеческой. А так… может, он…

Она не успела договорить, осеклась, потому как странный малец не терял времени даром. Сейчас он, чуть отойдя от общей ватаги, уже о чем-то заговорщически шептался с одним из малышей, белокурым лопоухим мальчонкой лет шести. Очень активно и увлеченно что-то втолковывал ему. Спустя миг малец радостно кивнул, и оба они двинулись по мосткам на другой берег реки.

В сторону леса.

Никто из ребятни даже не обратил на них внимания.

Я крепко сжал посох, не сводя глаз с удаляющейся пары детей.

– Идем! – кивнул я.

Но Лада уже была на ногах, жадно втягивала носом воздух, будто принюхиваясь.

Детей мы нагнали через полчаса, выскочив следом на небольшую поляну. Ох и быстр был подменыш, шустро уводил жертву. Так шустро, что мы еле поспевали почти бегом.

Когда мы с Ладой вышли из кустов на залитую ярким, слепящим солнцем опушку, вежом со своей жертвой был уже почти на другом ее конце. Собирался нырнуть в чащу. Не успел.

Я резко окрикнул детей. Громко, больше чтобы привлечь внимание лопоухого малыша. Нет у подменыша власти морока, а потому, скорее всего, вел он мальца, наобещав вкусные ягоды да интересное приключение. Чем угодно можно затащить ребенка куда надобно, хоть в Пограничье. Посему надежда моя была, что дитя, увидав взрослых, да еще и ведунов, осадится, забоится ослушаться.

– А ну, детвора, куда это вы собрались? Не знаете, что одним в лес ходить не след? Старших не слушаете?

Малыш обернулся, остановился, испуганно и виновато потупился, разглядывая сочную траву под ногами. Развернулся и вежом. Зорко, хищно. Зло уставился на внезапных преследователей, но, увидав ведунские очелья, чуть присел, попятился. Что-то подсказывало мне, что будь на нашем месте простые люди-заброды, случайно наткнувшиеся на детей, остаться им на этой полянке бездыханными.

Смятение подменыша, впрочем, было недолгим. Взяв себя в руки, он решил играть роль до конца в надежде запутать нас или хотя бы оттянуть время.

– Ой, дядечка, тетечка, напужали как вы нас. Кто ж так подкрадывается? Я уж со страху подумал, что лихие люди, разбойники, про каких мне матушка сказывала, на нас напасть хотят. Сгубить хотят. А то не душегубцы, то добрые ведуны. А то мы с Нятей напугались, ох, напугались…

Все то время, что хитрый небыльник стрекотал, будто молодая сорока, он медленно пятился в сторону дальнего края полянки, потихоньку, но настойчиво утягивая за рукав продолжавшего понуро молчать малыша. Шажок за шажком.

Еще чуть – и нырнет в густой кустарник, утянет туда мальчонку, не сыскать.

Лада успела раньше.

Все то время, пока болтал коварный вежом, ведунка не медлила. Незаметно вытащив из походной сумы сухие листья смородины, сгребла их в кулак и шептала на них наговор. Волшба ведунская небыстра, требует подготовки, обряда правильного, но сейчас хватило и пары минут да излишней словоохотливости подменыша, чтобы накинуть обличающий наговор.

Не успел вежом дойти до спасительных кустов. Выбросила Лада вперед руку, выкидывая вперед сухие, ломкие листки. Крикнула последние слова наговора, скрепила отборной бранью. Полыхнула в воздухе смородина, кинувшись яркими даже при свете дня искрами к сжавшемуся небыльнику.

Я мельком позавидовал сноровке молодой ведунки – так быстро и умело сотворить снимающий личину наговор, любо-дорого было смотреть. Вежом меж тем страшно зарычал, завыл.

На наших глазах образ ребенка стал оплывать, меняться. Уходил загар детской кожи, сползала с босых ног пыль, выцветало путаное сено волос. Даже длинная, по колено, рубаха и веревка оказались