Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

Дема налил ему кваса.

– А горилки нема?

– Нема. И не малой я ужо, пятнадцатый год пошел. Слухай, Макар, а в четырнадцать к вам берут?

– А то! Сын полка будешь! Збирайся утром, да пошли. Родину защищать треба, шо тебе тут сидеть с бабкой старой, як у бога за пазухой? Давай, малой, нам людей треба. Ружжо дадут, як у меня! – партизан любовно погладил потертую «мосинку».

ХР-РУСТЬ!

Поутру Дема собрал все свои малые пожитки, надел великое по размеру кожаное пальто, доставшееся от батьки-самогубца. Проколол дырку в ремне, затянул потуже на поясе. Проснувшись, Купава села за стол, внимательно оглядела ученика. Он же, словно хвастаясь, подбоченился.

– Ты куда эт собрался, хлопчик?

– В лес, немца воевать.

Девушка сузила глаза; зрачки блеснули злобой и отчаянием.

ЧР-Р-РОКС!

– Партизанить решил? А обо мне ты подумал? Что со мной будет?

– Дык мы немца повоюем, он и утечет. Я ж, гэта, за тебя воевать пошел.

– За меня? А меня ты спросил? Мож, и не надо мне, штоб за меня воевали? Ну-ка сымай, сымай это все! – Она попыталась схватить ученика за ремень, но он отпрыгнул.

– Ты за меня, шо ль, спалохалася? Та ничога со мной не станется, я ж в лесу як волк, Купава!

– Ты не волк, ты кутенок! Тебя там загрызут, как ты не поймешь, дурань?

– Сама ты щенок и сама ты дура! А я мужик, мне не страшно, зразумела? Я лешака, водяника позову, они допоможут! Вся нечисть за нас встанет!

Он выскочил из избы, испугавшись, что она и впрямь заставит его остаться. На улице было пасмурно, из распухших и мутных, как холодец, туч лил мелкий дождь. У сарая уже стоял Макарка с винтовкой за плечом, с опаской поглядывавший в сторону деревни, где пока еще спали немцы; только дремал, сидя на завалинке, одинокий постовой, укрывшись черным плащом.

– Идти нам треба, малой! – шикнул партизан.

– Идем ужо, я готов… – Дема обернулся в сторону избы, сморгнул накатившую слезу – не так он надеялся распрощаться с наставницей. Тут дверь хлопнула, и наружу выскочила Купава в легком платьишке, наскоро накинутом на плечи. Макарка охнул при ее виде – уж точно не молодую девку он ожидал увидеть.

– А где старуха-то, малой? Гэта шо за дивчина у вас в хате?

– Молчи…

Он зашагал навстречу девушке, чувствуя, как на губах расцветает улыбка – сама собой, становясь все шире и шире. Пожалел, что под рукой нет цветов. Он бы дарил ей цветы каждый день.

КРЯСЬ!

Купава сжимала авоську, где лежали банки с закрутками, консервы, варенье. Сунула ему в руки, буркнула:

– Вот, бери. Шоб там с голоду не помер. И тетрадку с заговорами возьми, забыл…

– Дзякуй, милая. Ты меня, гэта, прости за «дуру»…

– Коль еще раз милой назовешь – по лбу получишь, – сказала она вроде бы строго, но не в силах сдержать улыбку. – И не звиняйся, я тебя тоже обозвала.

– Ну шо, значит, прощаемся? Ты про меня матери скажешь?

– Скажу… А ты не забывай, где твой дом. И где тебя всегда ждут.

– Не забуду, Купавушка, никогда не забуду, вот те крест. Дзякуй тебе за все…

– Ладно, беги уже, обормот, – она вытерла слезы ладонью, толкнула его в плечо – иди, мол, а то разревусь.

На негнущихся ногах он повернулся к Макарке, который с открытым ртом наблюдал за прекрасной незнакомкой. Но тут внезапно знатка подбежала сзади, обняла ученика крепко-крепко, уткнулась в затылок и прошептала:

– Акулиной меня звать. Это мое имя настоящее.

Всучила ему что-то незаметно. Дема взглянул: фотокарточка, а на ней – мужик какой-то кучерявый. И стишки какие-то на обороте.

– Гэта хто?

– Есенин. Мама шибко его любила, батька аж из Москвы автограф выписал. Окромя этого, у меня от них ничего и не осталося. Драгоценность семейная. А коли ты теперь моя семья, получается, то пусть у тебя хранится…

– Да я ж на войну, куда…

– Вот и вернешь. Сам вернешься – и фотокарточку вернешь.

И теперь в самом деле ушла прочь, пряча глаза.

ХРУСЦЬ!

Короткими перебежками, на полусогнутых, а иногда и ползком, застывая и выглядывая из травы в сторону постового, они с Макаркой добрались до опушки леса. Там уже выпрямились и зашагали спокойно сначала по дороге, а затем и по петляющим звериным тропам, постепенно углубляясь во влажную от дождя чащу, заваленную мокрым валежником. Макарка вручил ему кобуру с пистолетом, сам щелкнул затвором винтовки – щелчок отозвался в тишине леса угрожающе, глухо, как закрывшаяся крышка гроба. Дема поежился, ухватился покрепче за авоську с продуктами от Акулины. Идти до партизанского полка им предстояло еще сутки.

– А чаго дальше-то, дядько? – воскликнул Максимка.

– А дальше, э-э-э… Погодь, давай глянем, чаго там вышло у нас.

Демьян взял получившийся снаряд для рогатки. Это был миниатюрный «Спутник-1» – они сначала наварили шариков из свинцовой дроби, потом приплавили к ним оловом мелкие ножки, и получился сателлит. На корпусе каждого Максимка, щурясь, накалякал красной краской звезду. Вышли натуральные маленькие Спутники. Хоть сейчас в космос запускай.

– Запуляй-ка за порог. Вон, по бутылке целься. Як раз дождь кончился.

Максимка открыл дверь и выглянул на улицу – и впрямь дождь прекратился, а он за прослушиванием сказки даже и не заметил. Собрав «усики» снаряда вкруг резинки, он натянул жгут и прицелился; высунул краешек языка. Отпустил резко: миниатюрный Спутник ударил о бутылку на плетне, та с громким звоном расшиблась в осколки, рассыпавшиеся по лужам. Полкан тявкнул из своей будки, как бы одобрив выстрел. Демьян тоже одобрительно кивнул:

– О, брат, глазомер у тебе отличный! Тебя бы к нам в полк – снайпером бы стал. Собирай таперича – шоб Полкан не поранился.

– Дядька Демьян, так чего там дальше-то было с Купавой и Демой? – спросил Максимка, засовывая рогатку за пазуху. – И каким Дема партизаном был?

– Ну, Дема годным партизаном стал. Он же таки всю нечисть лесную знавал. Да и знает до сих пор… А Купава… – Зна́ток пальцами причесал бороду, отвел взгляд. – Так она померла потом!

– Как померла? От чего вдруг? – Ученик даже удивился такому резкому повороту событий.

– Немцы… – Демьян пожал плечами – он явно не хотел это обсуждать.

– То бишь вы… Дема потом домой вернулся, а Купава уже мертвая? – Максимка прищурился – чего-то наставник недоговаривал.

– Агась, так и было. Вернулся, а