Ельник - Ульяна Ма

Хельга подошла к ним и, взяв руки Мары, положила одну на плечи Марка, а вторую вложила ему в ладонь. Они показались ему слишком тяжелыми, от этого оглушительного веса снова заныло сломанное предплечье.

«Как больно! – вдруг раздался голос Мамы, – слишком сильно».

– Смотрите на мои ноги, – весело скомандовала учительница, перебивая Маму. – Вот так: раз, два, три, раз, два, три…

Она ловко перебирала ногами, придерживая руки перед собой, как если бы она танцевала не одна. Мара проследила за ее движениями с некоторым равнодушием, словно она уже танцевала вальс тысячу раз. Марк же хоть и постарался запомнить незамысловатые шаги, все же чувствовал себя не на своем месте, хотя и не жалел о том, что решил зайти в бальный зал именно этим днем.

– Ну же, юноша, – учительница схватила его ладони и положила их на талию Мары. Ее тело – мягкое, округлое, женское, успокаивающее. Марк глубоко вдохнул и мягко выдохнул, стараясь расслабить ладони, чтобы они не были деревянными. Получилось скверно: пальцы его не слушались. – Сначала медленно под мой счет. И р-р-раз…

Они начали осторожно вышагивать. Шаг вперед, шаг влево, шаг назад. Окаменевшие ноги Марка двигались сами по себе, он же не отводил глаз от лица девушки. Кажется, он никогда еще не видел его так близко. Детская припухлость щек исчезла, очертились тонкие, угловатые губы, вырос прямой, аккуратный нос, скулы покрылись алым румянцем. Густые черные брови были чуть вздернуты вверх, делая взгляд девушки удивленным и восторженным. Она дышала тихо, слегка приоткрыв пунцовые губы в полуулыбке.

– Раз, два, три, раз, два три, – Хельга стала считать быстрее. Марк то и дело сбивался, но не ощущал своей вины – Мара твердо увлекала его за собой в тягучий танец.

Музыка плавно присоединилась к их неровным движениям. Она звучала громко, нежно обволакивая пространство бального зала и затуманенный разум Марка. Они уже не танцевали, нелепо держась в полушаге друг от друга: Мара слегка касалась бедрами его тела, а Марк приблизился своим лицом к ее лицу, ощущая сладкое теплое дыхание. Она пахла так же: пряностями, чистой одеждой, сахаром и теплым молоком.

– Как ты себя чувствуешь? – полушепотом спросил Марк, тут же мысленно казнив себя за неловкий вопрос.

– Хорошо, – Мара отвечала громко, не стесняясь перебивать музыкантов.

Они ускорились, и казалось, что мир вокруг вальсирует, а они стоят на месте. Пролетали картины, колонны, расплывчатые лица Дауда, Хельги, музыкантов. Марк ощущал прекрасный прохладный поток, который окутывал его тело. Ему стало легко и весело, и руки не казались деревянными, а ноги – каменными. Рядом теплая, счастливая Мара, словно бабочка в его пальцах. Он прижимал ее тело к себе совершенно не стесняясь, зная, что она отвечает тем же.

Мара. Такая податливая и нежная. Сначала они коснулись друг друга кончиками носов, Марк ощутил ее короткое, жаркое дыхание. Она не отстранилась. Осмелев, он прильнул к ее губам, осторожно, но жадно, как будто желал напиться, а ее губы лились самым чистым источником воды. Она ответила на влажный поцелуй, ее неосознанное тело само шло навстречу. Наконец, отстранившись, Марк тронул ее волосы, преодолевая желание зарыться в них лицом. Теперь ему казалось, что все впереди.

– Я уж боялся, ты никогда не придешь в себя.

– Не приду в себя? – Мара туманно глядела на его губы.

– Ну, после той ночи. Нефилим, Галая и все это…

Ноги остановились. Марк не заметил, как девушка с силой вырывает руку из его ладоней. Он не заметил, как настойчиво она отстраняется от него, сначала осторожно и вежливо, затем резко и с усилием. Он не заметил бы ничего, если бы между ними снова не оказался он – Дауд. Одернув Марка, он отодвинул его от Мары на целый шаг и встал меж ними.

Наконец его разум прояснился, и он увидел ее ясно. Брови Мары опустились, сделав взгляд тяжелым и сосредоточенным. Она нахмурилась, поджала губы и обхватила себя за плечи.

– Нет, нет, – пробормотал Марк, видя, как глаза девушки наполняются влагой, мрачнеет ее лицо, бегает взгляд и плечи опускаются в замкнутой, неуверенной позе. – Нет, не уходи, оставайся… прости меня! Правда, не знаю, что на меня нашло…

Ее алый рот искривился, словно она испытывала нестерпимую боль, она вцепилась пальцами в свои волосы, сгорбилась и не по-человечески завыла. Музыка резко прервалась, Хельга попыталась подойти к княжне, но Дауд жестом велел ей не подходить. Ноги Мары подкосились, она, воя и скрежеща зубами, хотела опуститься на пол, но Дауд подхватил ее на руки.

– Мара! – Марк попытался снова коснуться ее, хотя бы дотронуться до плеча, но страж грубо оттолкнул его плечом и понес девушку на выход. Марк какое-то время бежал за ним, пытался заглянуть в лицо Мары, которое она прятала за ладонями и пушистыми прядями волос, надеясь увидеть там прежнее умиротворение. Она сдерживала животный хрип, вжималась носом в камзол Дауда, оставляя на нем мокрые пятна. – Пожалуйста, прости…

Марк остался позади, а Дауд, меряя коридор огромными быстрыми шагами, несся вперед.

– Здесь четыре стены, – говорила Мара сквозь рыдания, изредка поднимая взгляд от его камзола, – и здесь – четыре стены. Они сейчас сомкнутся. Здесь красный пол? Пол красный, Дауд, он красный?!

Вытянув шею, она смотрела ему под ноги.

– Нет, госпожа. Пол чист, он белый.

– Двери! – она вскрикнула, снова уткнув лицо в его грудь, – где-то здесь Галая. Я слышу ее.

Она шарила безумным взглядом из стороны в сторону, словно ощупывая им каждую дверную ручку. И хоть коридоры были залиты солнечным светом, она все равно повторяла имя погибшей няни, все равно бредила о ее присутствии, как тогда, черными зимними ночами. Свернув от коридора, полного дверей, Дауд быстро спустился по ступенькам к выходу в сад. Его сапоги отбивали громкую, быструю дробь о деревянное покрытие. На лестнице он столкнулся со служанкой; видя, как несется страж, она вжалась спиной в стену, и он проскользнул мимо, даже не задев ее. В лицо Мары ударил свежий, влажный воздух, наполненный ароматом недавно высаженных тюльпанов, роз и молодых елей. Дауд нес ее до самой беседки, где аккуратно усадил на скамью и, склонившись на колени перед ее мокрым лицом, откинул от щек прилипающие пряди волос.

– Здесь вам лучше?

Она запрокинула голову и по-рыбьи широко открыла рот, сделав глубокий глоток воздуха.

– Я не хочу больше танцевать в зале, – прежде чем сказать это, она долго и тяжело дышала, будто не могла