Ельник - Ульяна Ма

Он взял ее за подбородок, Лина вздрогнула и попыталась дернуться, отвернуть голову, но Марк держал ее крепко, до покраснения ее загорелой, испачканной кожи.

– Я – Паства без пастыря, я – жизнь без жажды, – прошептала она, крепко зажмурившись. Лицо Марка сменилось с разочарования на неумолимое счастье, и он опустил на девушку размашистую пощечину. Она дернулась, ее голова на тонкой шее склонилась так низко, что, казалось, готова оторваться.

Палач в углу раздраженно закатил глаза, но Марк этого не заметил.

– У вас что, еще и боги есть, которым молятся? – юноша звонко рассмеялся, запрокинув аристократичное лицо к потолку, – давай попробуем еще раз по-хорошему: где вы храните яд?

– Я – часть голодного стада, которого больше не будет, – ее голос сорвался на хрип. Странная молитва эхом прокатилась по стенам камеры. Плюнув на пол, Марк в два шага оказался у пыточного стола.

Многие инструменты он видел в кузнице. Щипцы, клеймо, молотки, шило, гвозди – его пальцы перебирали металлические холодные предметы, но все не то.

– Мам? – он спросил это громко, обратив взгляд куда-то к потолку, – почему ты молчишь? Что мне выбрать?

Палач, склонив голову, хотел похлопать Марка по плечу, но тот так увлеченно смотрел в пустоту перед собой, что мужчине стало жутковато его тревожить.

«Лучше милого лезвия нет орудий, Воробушек».

Пожав плечами, Марк согласно кивнул, ладонь его заскользила вниз по брюкам, и он вынул из сапога тонкий стилет. На нем так и осталась засохшая кровь конюха, которую хорошо видно на серебряном гладком лезвии. Развернувшись к Лине, он, к своему неожиданному удовольствию, обнаружил искривленный ужас на ее лице. Когда Марк приблизился к ней, она так сильно отклонилась назад, что ее табурет качнулся и она с грохотом упала на спину. Слегка вскрикнув, она хотела перевернуться на бок, но с завязанными за спиной руками и привязанными к табурету щиколотками это получалось нелепо. Марк какое-то время наблюдал за ее бессмысленными трепыханиями, тихо ликуя. Лина тяжело и шумно дышала и рычала, пытаясь перевернуться в удобную позу, но Марк лишь посмеивался над этими стараниями. Когда ему это надоело, он встал прямо над ней, по-оленьи широко разведя свои ноги в стороны.

Глаза Лины полны пьянящего ужаса. Она глотала ртом воздух и не могла выдавить ни слова, как загипнотизированная, глядя в ядовитые зеленые глаза юноши. Он наклонился к ее лицу, обхватив щеки своими изящными пальцами. Кончиком стилета проведя по ее изогнутому маленькому носу, он произнес полушепотом:

– Красавица курносая. Тебя бы умыть, приодеть – и будешь самой красивой служанкой во дворце.

– Пошел ты, безумец! – истошно завопила девушка, начав дергать всем телом, как рыба, выброшенная на берег. – Пошел ты! Лыхонь! Упырь! Ты сдохнешь! Ты и твоя…

«Кролик загнан в собственной норе».

Она не успела договорить, потому что лезвие Марка врезалось в самый кончик ее носа. Лина издала нечеловеческий, оглушительный крик, от которого даже палач отшатнулся к стене. Нож впивался глубже в нос, выпуская струйки горячей крови. Она отчаянно дергалась, но Марк крепко держал ее лицо перед глазами, в которых плясали сумасшедшие огоньки. Кровь умывала ее грязные щеки и заливалась в раскрытый рот, окрашивая сухие пухлые губы в сочный яркий оттенок. Ее крик становился все громче и наверняка долетал до верхних этажей дворца. Марк упивался им, словно прекрасной музыкой, вслушиваясь в каждый хрип, издающийся из раскрытого настежь мокрого рта. Стилет мягко срезал кончик носа, оставив его в ловких пальцах Марка. Как только это случилось, юноша схватил Лину за шиворот ее платья и резким движением поднял табурет в обратное положение. Она продолжала кричать, захлебываясь воздухом, собственным голосом и кровью, дергая головой и телом. Он отошел и, осмотрев кончик носа в своих пальцах, который был еще меньше, чем казался в самом начале, швырнул его на пол.

«Сладкая плоть».

Палач медленным взглядом посмотрел сначала на отрезанную плоть, потом на Марка и в конце – на рыдающую охрипшую девушку. Она, низко склонив голову, заливала колени кровью и мокро дышала ртом, хлюпая и захлебываясь. Марк вынул из кармана брюк белый платок и аккуратно, не задевая кровоточащей раны на месте носа, утер кровь с ее щек и губ.

– Где вы храните яд? – спокойно, даже ласково спросил он, возвышаясь над ее тонкой дрожащей фигуркой.

– Клянусь, я не знаю! – сипло закричала она, не поднимая головы, запинаясь в каждом слове.

– Посмотрим на твои ушки, – Марк коснулся ее волос, заведя влажные пряди за ухо, – Милые, под стать личику.

Дрожа всем телом, Лина дернулась из последних сил, подняв мокрые, обезумевшие от боли и ужаса глаза на Марка.

– Клянусь! Я клянусь, я не знаю, где яд! Его привезли в бордель, хранили среди бочек с крупами! Но его увезли! Я не знаю, куда! Я клянусь, клянусь!

«Ее слова искренние».

Марк мягко улыбнулся и потрепал девушку по голове, как знакомую дворняжку. Рыдающая Лина опустила голову так низко, что ее подбородок коснулся худой, костлявой груди. Юноша, не вытирая стилет, сунул его обратно в сапог, пачкая брюки.

– Можете попробовать еще что-то узнать. Все-таки вы тут мастер. А я только учусь дипломатии.

Сказав это, Марк вышел из пыточной.

В ночной тишине дворца раздавались быстрые шаги. Рагнеда шла впереди, справа от нее молчаливо поспевал Марк с лампадой в руке, а позади, шумно меряя мраморный пол длинным шагом, двигался Энар. Они остановились около комнаты, где спала Мара. Княгиня занесла руку, чтобы мягко постучать в дверь, но Дауд слегка приоткрыл ее. Его бледное лицо осветили мягкие лучи.

– Нам нужно поговорить с тобой, – едва слышимым шепотом произнесла княгиня. – Дочь спит?

Дауд, помедлив, коротко кивнул. Рагнеда хотела пройти в комнату, но страж так и стоял в чуть приоткрытых дверях, не пуская их дальше и охраняя сон молодой княжны. Поняв, что он не сдвинется с места, Рагнеда начала:

– Мы не можем действовать без твоего ведома, поэтому просим тебя. Культисты завезли какой-то яд, который они погружают в небольшие сферы. У нас на руках нет ни сфер, ни образцов яда, но мы знаем, что он смертельно опасен даже для дыхания. Найти зачинщиков невозможно, потому… мы хотим ловить на живца.

Дауд отрицательно покачал головой и хотел закрыть за собой дверь. От этой бесцеремонности княгиня даже возмущенно поджала губы, но Энар вовремя придержал дверную ручку. Раздался тихий шелест теплых одеял, под которыми спала Мара, поэтому все четверо напряженно молчали