Ельник - Ульяна Ма

Марк последовал за стражем, который на всякий случай не выпускал из рук короткий меч. На лестничном пролете висела картина в тяжелой металлической раме (очевидно, на ней изображен сам Тамерлан), а рядом сидела его жена с мальчишкой на руках, которому можно было дать от силы года три. Слой пыли на верхней части рамы говорил о том, что висит она здесь давно.

Кабинет не отличался от других комнат: та же тяжелая мебель из темного дерева, глубокое красное кресло, огромные книжные полки и жесткий широкий ковер под ногами. Энар кивнул на бумаги, лежащие на столе, а сам вместо того, чтобы обшаривать книжные полки, растянулся в кресле.

– Это письмо от некого капитана Арвела-ришу, – Марк, хоть уже и читал без труда, с усилиями выговорил незнакомое имя. Он взял бумаги со стола и, устроившись в кресле, начал сосредоточенно их осматривать.

– Арвел-ришу, – хмыкнул Энар, протянув руку Марку, но тот не торопился отдавать ему листок. – В крепости таких не водится, а тут еще и капитан. Имя южное.

– Да, да, – глаза Марка бегали от строки к строке. Почерк капитана с трудным именем был отчетливым, и юноша он без труда разбирал написанное. – Тут сказано, что Милош убит второго месяца Дагана.

– Да ну? – Энар бодро подскочил, заглянул в письмо через плечо Марка. – Месяц Дагана… это южное летоисчисление. Диалект у них непростой, вроде, это по-нашему месяц Ухода. А Милош – это…

– …сын, – перебил его Марк. – Я помню, Рагнеда упоминала его.

– У меня тут тоже кое-что, – другой стражник потряс кипой документов в руках. – Он распродал добрую часть своего имущества и выдал всем слугам полугодовое жалованье. Это огромные деньги даже для приближенной прислуги, а тут даже кухарки и горничные получили…

– Значит, он самоубился. И хотел, чтобы мы об этом знали, – Марк задумчиво потер подбородок.

«Боль нестерпима, злоба к жизни».

– А это что? – сунув в нагрудный карман сюртука письмо, Марк указал на мятый желтый листок, торопливо исписанный кривым почерком. Энар аккуратно расправил его, стараясь не смазать буквы, но на самом деле они лишь выглядели невысохшими – записка была оформлена давно.

– «Каждому нашедшему», – зачитал Энар, хмурясь и вглядываясь в размазанные слова. – «Мир должен прекратить существование, ибо все светлое и любимое погибает в муках». – Посмотрев на Марка совершенно спокойным взглядом, парень подытожил: – Культисты. Выходит, Тамерлан состоял в Пастве Итога.

О Пастве Итога Марк знал не так давно: учитель Арай упоминал ее вскользь, когда рассказывал о всевозможных культах и религиях. Паства Итога, пожалуй, один из самых странных для юноши культов. В ней объединялись люди, которые настолько ненавидели мироздание и жизнь в самой ее сути, что поклялись уничтожать каждое ее сильное проявление. Эта нелюбовь далеко не спонтанна: в Паству входили жители бедных слоев населения, люди, претерпевшие лишения и вдоволь настрадавшиеся за всю свою жизнь. Раньше, когда Паства Итога была сильнее, а последователей – больше, они устраивали ядовитые взрывы на рыночных площадях в крупных крепостях, а самые рьяные последователи убивали беременных женщин и младенцев. Около пятидесяти лет назад столь опасный культ был в центре внимания каждого правителя и совместная борьба крепостей с подрывниками и убийцами оказалась успешной. Лишь изредка всплывали какие-то события, с которыми связаны культисты, но эти группировки уже не столь опасны, как раньше.

Рагнеда, узнав новости о мировоззрении Тамерлана, оставила Марка в кабинете для разговора.

– Паства Итога, – протянула она, – Виктор, Тамерлан… они подобрались слишком близко к Марене. Кажется, в нашей крепости орудует опасная группировка, и не факт, что ее зачинщики уже мертвы.

– Мара еще недавно была ребенком. К чему она им далась? – Марк нервно переминался с ноги на ногу.

– Она умеет творить жизнь. А где жизнь – там Паства. Все же я думаю, что удар Виктора был их коронным трюком, а сейчас остались бессмысленные трепыхания. Все-таки он купил нефилима, чтобы убить Дауда, а это огромные деньги. Провести его мимо крепостной стражи тоже дорогого стоило. Но жить рядом с этой змеей не хочется. Надо уничтожить не только корни, но и побеги.

– У вас есть соображения, как это сделать?

– Я уже усилила солдатские патрули по всем улицам города, включая придворную деревню. Так они забьются глубже в угол. Но нам нужно, чтобы хотя бы один культист высунул нос, а для этого необходимо втереться в доверие.

Княгиня исподлобья посмотрела на Марка, и он озадаченно опустился в кресло.

– Мое лицо уже всем знакомо, – он помотал головой. – Едва ли я смогу пробиться к Пастве.

– Знаю. Но ты имеешь интересные связи с деревенскими. Как там звали твоего обидчика? Яков, да?

– Откуда вам известно?

– Я много чего знаю. Всех поименно, кто незаконно выходил за стены крепости, – она хитро заулыбалась. – Твои знакомые весьма изворотливы и шустры. Думаю, Николь и Яков заинтересуют разгромленную группировку культистов. Если уже не заинтересовали.

Марк задумчиво почесал затылок, взъерошив блестящие вихры волос.

– Стоит мне туда сунуться – меня тут же убьют, – он задумчиво взглянул на Рагнеду.

– Тебя будет конвоировать стража под прикрытием. Пошлю пару молодых ребят. Не затягивай – сходи сегодня вечером.

Озадаченный Марк вернулся в свои покои и принялся переодеваться. Его темно-синий камзол – слишком узкий, сапоги – слишком чистые, он даже стал носить белые перчатки, чтобы руки не мерзли и не обветривались. В таком виде он будет привлекать много внимания, хотя оно и без роскошной одежды ему обеспечено. Он быстро достал хлопковую, чуть мятую рубашку с невзрачными пуговицами, отыскал в сундуке брюки с более потрепанным видом, примерил сначала одни кожаные сапоги, потом другие. Посмотрев на себя в зеркало, Марк почесал затылок: он был недоволен своим отражением. Правая рука ныла. Его некогда сильные плечи с буграми мышц стали тоньше, изящнее, из-за чего кривизна сросшейся руки была теперь хорошо заметна. Она начала болеть, как будто вывернутый холм кости пытался прорваться сквозь кожу.

Марк никогда не думал, что будет сокрушаться о своей красоте и аккуратности, даже мятая рубашка и потертые от седла брюки ничего не меняли в его излишне благородной, утонченной внешности. Всегда ли он так выглядел? Высокие скулы, острый подбородок, кошачьи глаза, чуть изогнутый нос, длинные локоны… Нет, он уже не походил на подобранного щенка, он был вылощенным, ухоженным и сытым псом, уж очень похожим на Ладу и, значит, на отца. Но болезненные воспоминания всплывали в его голове, как и прежде: об уплате долга, об