Тоска - Александр Александрович Павловский

не увидишь, а можно стать свидетелем рождения надежды там, где ничего другого не могло прорасти. В любом случае, Марина выбрала свою дорогу и не собирается сворачивать. Главное, успеть выбраться из этого мира, прежде, чем она заразит своей манией остальных.

Порой, борьба не сулит победу, если твой противник – это ты сам. Стараешься драться на равных с тем, кто знает твои слабости, выцеливая именно в них. Бьет по воспоминаниям, подбирает важные слова на уже оконченные диалоги или находит доводы на уже неразрешенный конфликт. Удар за ударом. Он проходит твою защиту, наносит несколько предупреждающих, а затем припоминает все случаи, когда ты обманул Маму. И это параллельный нокаут. Оба прикладываетесь лопатками на ринг и считаете звездочки перед глазами. Победить невозможно. То, что делает слабым человека, не дает силы и его тени. Всё взаимосвязано и переплетено.

Меня тошнит. Вертолет внутри моего сознания набирает высоту и пикирует в бездну. А я не пристегнутый мотаюсь по салону и бьюсь головой обо всё. Звенит в ушах. Понимаю, что с Лешей происходит что-то странное и, пожалуй, моё вмешательство сейчас не будет лишним. Если и не спасительным. Игра природы на быстрой перемотке. Делаю шаг – время делает час. Опускаю голову и уже темнеет. Поднимаю голову – мрачнеет небо. В замедленной съемке можно было бы сопоставить моё движение и окружающий мир, но он синхронизируется не со мной. А с тем, кому хуже, чем мне. Единственный способ это остановить – флакон с розовыми таблетками.

Дом с мезонином. Так он его называет. В окнах погас свет, сразу, как только я вошел во двор. Я не помню какое именно окно из комнаты Леши, поэтому просто замираю в ожидании какого-либо движения. В доме всего два человека, и кто-то из них должен включить свет в комнате. Опираюсь на дерево, а склоняет к земле. Не знаю сколько еще проходит времени, но меня отпускает. Как будто ударил в ладони и всё рассеялось. Смахнул боль в кусты, с легкой подачи руки.

Из-за домов раздался гул. Нарастающий, со свистом. Но это был явно не сигнал грома и молний. Ни одна молния еще не умудрялась с присвистом расходится в небе или простреливать землю. А тут – свист. Затихло. Снова и уже ближе. Гул стал походить на раскаты грома, а затем в небе появилась яркая вспышка. Настолько яркая, что свист перешел в скрипучий взрыв и шипение сгорающего пороха. Залп, снова залп. В небе, начищенном гуталином, запускали фейерверк. Где-то ближе к горизонту с разных мест разносился звук взрывов. Со всех сторон поднимались яркие вспышки фейерверков. И я вспомнил, какой сегодня день. Страна праздновала День победы. А я старался высмотреть себя в окне. И в двух метрах от меня загорается свет в окне. В одном единственном окне, когда залпы салюта стали непрерывными и небо озарилось в предрассветной вспышке.

И снова удар. Прямой, чуть выше уха. Леша потерял сознание.

Как странно видеть себя не в отражении. Я приподнял Леше голову и проверил место удара. Шишка будет знатная, но без рассечения. Будет зудеть. В комнате помимо вещей я нашел флакон с таблетками, телефон и раскиданные вещи. В рюкзаке не стал копошиться, а вот телефон решил проверить. Пароль я помню наизусть. Привилегии подслушивания мыслей. Неотвеченные звонки Маме и Кате. Да, Леша, если бы ты знал, что отсюда никому невозможно позвонить, то не тратил бы тщетные попытки на это. – Проговариваю почти вслух. – Но лучше иметь надежду, не зная правды. Открываю заметки. Читаю первую и частично следующие. Больше листаю, хватаясь лишь за обрывки слов. После каждой нажимаю удалить. Это тебе не пригодится! – очередную удалить. – Совет был хороший, но, когда этот мир за нами захлопнется, это станет неважно. Лучше, напишу тебе то, что может пригодиться.

Оставляю телефон. На последних процентах у него гаснет экран и тот засыпает рядом с владельцем.

Следующее утро начинается зябко. Меня пробирает дрожь. И это несмотря на то, что я вообще не чувствую смены холода и тепла. А тут знобит. То, что я могу знать об этом мире ограничивается моим личным мнением и самочувствием, а также натяжением невидимой связи с Владельцем души. Город лишь частично открыт передо мной и то, по траектории движения Владельца. Я завязан на нем, а он на мне. Неоднократно слышал его рассуждения о Проводниках и вопросы, но не на один не могу ему ответить. Точнее, у меня есть ответы, но нет способа их донести. Не письмо же ему писать и по почте отправить. А прийти и выложить, как оно есть, так он вообще с ума сойдет. Поэтому я сплю в беседке и мне холодно.

Снова натягивается связь, но без моего личного энтузиазма. Я устал и больше ничего не хочу. Раз перекресток, два перекресток. Гусеница пересекает улитку. Улитка пересекает гусеницу. Гусеница проходит через гусеницу, и я плетусь, как пьяный на автопилоте. У Маринки есть цель. Ей нужны кости сына. А какие намерения у меня? Рассказать правду и проследить за шальным взглядом Владельца? Или тут скрывается нечто большее, чем просто носитель правды? Может, есть здравое зерно в том, что мы с ним один и тот же человек и в равной степени в одинаковых условиях. Но, вдруг, это он мой Проводник, а не наоборот? Что, если нас специально запутали, и мы не те, кем являемся. И наша связь должна работать иначе. Она натягивается, когда Проводник хочет открыть мне правду или что-то показать. Если я мертв, то тогда понятно почему мои ощущения пропали, ну, то есть я не чувствую природных явлений. Тогда, последнее незавершенное дело – это моё дело. И я столько дней хожу за тем, кто не должен ничего заканчивать. Поэтому, он молчит. Если это так, то всё приобретает истинный вид – кругом ложь.

Железнодорожная станция закрыта, даже не подходя слышу внутренний голос. Леша что-то читает. Вот оно подтверждение моих слов. Он мой Проводник и показывает то, к чему я бы не пошел сам. Но мне не нужен транспорт, после того, что я понял, я могу уйти пешком. Это и сделаю. Безлюдные дворы с собачьим голосом с балконов. Машины, как одни – темные спичечные коробочки. Кругом натыканы зеленые, распускающиеся зубочистки. А детские площадки улыбаются цветными зубами горок и песочниц.

Ускоряю шаг и перехожу на бег. Связь ослабла и натяжение перестало давить на грудь.