Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

Оглавление

Семиречье в огне

Зеин Жунусбекович Шашкин

Часть первая

Глава 1

В маленькое окно с железной решеткой видна горная вершина — белая, остроконечная, будто головной убор не­весты — саукеле; заснеженные кусты можжевельника по ее склонам издали похожи на пучки перьев филина в этом свадебном уборе. Горная цепь Заилийского Ала-Тау протянулась далеко влево и вправо, а на север раскину­лись необозримые степи, и по ним бегут бурливые с чистой ледниковой водой реки. Но перед Токашем только один-единственный конус горы, далекий, белый, холод­ный...

Вчера под вечер и сегодня утром все мелькали и мель­кали в квадрате окна хлопья снега. Потом погода про­яснилась. Белая гора долго светилась в лучах невидимо­го солнца, правая грань ее была розовой. Но постепенно синяя густая тень наползала на нее и тушила свет. Томи­тельный день, похожий на вчерашний, прошел; надвига­лась ночь, мрачная, как всегда, и страшная для одиноко­го в тюрьме.

Единственная спутница Токаша—мечта. Как только наступит вечер, она подходит без всякого шороха и уво­дит за собой. За восемь месяцев Токаш полюбил свою спутницу. Иногда он совсем забывается, весь отдавшись во власть мечты, не видит каменных стен и железной ре­шетки. Но забвение проходит — снова мрачно и глухо вокруг, и мерещится смерть... Она уже не страшит. То­каш свыкся с мыслью о ней, как свыкся с постоянным холодом и неуютом.

И все же человек никогда не сможет смириться с участью узника. Это знал Токаш твердо, и ни на минуту не покидало его стремление к свободе.

Тяжело в тюрьме, горько на душе! Но горько больше оттого, что Токаш непростительно легко попался в руки врагов. Раздувая пожар восстания, он знал, на что шел... Но как легко они его взяли! Обидно, тяжело. И еше тя­желее от мысли об Айгуль...

Думы об Айгуль сразу вызывают перед глазами страш­ную картину: аул у подножья гор охвачен пожаром; лю­ди устремились в степь. Беззащитные женщины рыдают, плачет в страхе детвора. Визгливо лают собаки, с мыча­нием бегут коровы. Брошено все — имущество и скот. Отряд атамана Малышева бьет из пушек прямо по аулу...

У склона горы, на каменном выступе стоят джигит и девушка — тоненькая, почти подросток. Слезы бегут по ее побелевшим щекам, брови часто вздрагивают. Джи­гит крепко обнял девушку, как бы защищая ее. Взгляды обоих обращены в сторону пылающего аула...

В течение восьми томительных месяцев это видение надрывает сердце. И слышатся прощальные слова Ай­гуль: «Милый Токаш-жан, иди, не медли из-за меня... Останусь в живых — моя молодость принадлежит тебе, а постигнет смерть — буду дожидаться встречи на том свете. Настало трудное испытание. Счастливого тебе пути!»

Где теперь Айгуль? Слышал потом Токаш, что Аянбек перешел китайскую границу. Может быть, она уехала с отцом?

Но кто ежедневно присылает ему передачу? Утром надзиратель открывает окошечко в двери, подает, не го­воря ни слова, сверток и уходит. От кого эти передачи? В начале Токаш надеялся: «Айгуль...» Надежда радовала, подобно мерцающему в темноте ночи огоньку. Однажды он обнаружил в калаче лоскуток бумаги: «Помощь от ласточки». Нет, это рука не Айгуль. Но от кого?

Токаш до сих пор не знает и не может догадаться, кто эта «ласточка».

Сейчас он снова достал глубоко запрятанную записку, придвинулся к единственному окну и при сумеречном све­те попытался установить, чей же это почерк. И ни о ком определенно не мог подумать. Может быть, в Петрограде кто-то из друзей вспомнил?

Стук-стук... Кто-то стучит за стенкой. Кажется, вызы­вают на переговоры. Токаш стал прислушиваться: два да четыре — «К», затем четыре и три, три и три легких уда­ра... Перевел цифры на буквы. «Кто ты?»— спрашивали за стеной.

Будучи еще на свободе, Токаш узнал о тюремной аз­буке из книжки о декабристах, выдумал ее, кажется, Бес­тужев—он разбил весь алфавит на шесть колонок, в каж­дой по пять букв.

До сих пор Токашу не приходилось переговариваться с соседними камерами перестукиванеим. Надо ли сейчас отвечать? Может быть, там провокатор?

В раздумье Токаш теребит усы, трет ладонью окла­дисто отросшую бороду. Снова послышался стук. Опыр- май [*] , кто бы там ни был, но какой же это виртуоз!

Токаш решительно отстукал: «А ты кто?». И тут же получил ответ «Саха». Токаш даже подпрыгнул от радос­ти — конечно, не оттого, что Саха в тюрьме, а оттого, что один из друзей жив, он рядом, за стеной.

В разговоре перестукиванием быстро пролетело время. Токаш узнал, что следствие по делу Сахи закончено, на- днях будет суд. Вместе с Сахой сидят Курышпай и Сят, их перевели сюда из другой камеры. Сегодня Курышпая вызывали на допрос, допрашивал какой-то новый, очень суровый следователь. Он интересовался Токашем, все до­пытывался, кому принадлежит камча...

В деле Токаша камча — наиболее уязвимое место. Новый следователь сразу нащупал это место. До настоя­щего времени Токаш на допросах прибегал ко всяким уловкам и уверткам и не дал ни единого козыря в руки следователя. А теперь, кто знает, как дальше все повер­нется... Пропади она пропадом, эта нагайка, как же она попала в их руки?

А было так: на пологом склоне горы за головным ары­ком собрались переводчик губернатора Ибраим, сын юро­дивого Джайнака, волостной управитель толстый коро­тыш Сугурбай, долговязый со шрамом на шее Какенов и еще кое-кто — самые знатные в Верном баи. Взбалтывал­ся кумыс, варилось баранье мясо. Шла сдержанная бесе­ да. Узнав об этом сборище, подошел и Токаш, а за ним— Саха, Жунус и Курышпай. Баям не понравился их при­ход, они все нахмурились. Сначала Токаш не понял, с чего бы это? Однажды Токаш поспорил с Джайнако- вым — может быть, поэтому Джайнаков посмотрел так хмуро?

Переводчик губернатора встал, приосанился, сунул руки в карманы и начал, напрягая тонкий голос:

— Получен высочайший указ. Царь требует казах­скую молодежь на фронт, на окопные работы...

Смолкли разговоры. Опущены головы. Баи прячут глаза—у каждого одна мысль: «Не о моих сыновьях этот указ»...

После Джайнакова говорили Сугурбай и Какенов, они славили царя. Потом снова гробовое молчание. Таков был уговор баев: указ приветствовать и выполнить без шума. Хальфе [†] кивал головой, видимо, одобряя верно­подданические речи. Молчание затянулось. Токаш не выдержал, стремительно вскочил с места. То, что он ска­зал, было страшной неожиданностью для баев.

— Близится поворот в