Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев

Свадебные кони лихо промчались вниз с горы, обогнули Угорскую слободу, стрелой вынеслись за ворота. Петляя, кружа меж холмами, вылетели возки к берегу Луквы, только-только одевшейся в ледяной панцирь, круто свернули, по подвесному подъёмному мосту въехали в галицкий посад. Вот широко раскинулся перед глазами огромный собор Успения с луковичками-куполами, с чередой обрамлённых колоннами открытых галерей, с крестильней и морморяной папертью.

Без малого седьмицу гуляет стольный град Червонной Руси. Набольший боярин Избигнев Ивачич оженил сына своего Стефана на дщери боярина Семьюнки Изденьевича, Елене. Давние приятели ещё летом, заметив взаимную приязнь своих чад, решили ударить по рукам. И Стефан в недалёком будущем, объединив отцовские и тестевы владения, станет самым могущественным боярином на всей Галичине. Это понимали ближние князевы мужи, качали головами. Одни завидовали богатому жениху, другие злились, третьи, как Филипп Молибогич, осмелились прямо заявить князю Ярославу:

– Как бы свадебка сия, княже, лихом не обернулась. Станет бо Стефан Избигневич выше всех прочих мужей, примется волю свою боярству и князю навязывать.

На это Осмомысл отмахивался, говоря:

– Семьюнко с Избигневом верно мне служат. Не попустят такого.

Сам он думал иначе. Стефана в последнее время приставил он к своему молодшему сыну, Олегу. Сопровождал Избигневич юного князя и на ловы, и в тереме за ним приглядывал, словно дядька какой. Умел Стефан увлечь мальчика и занимательной беседой, и на конюшне учил холить коней, и на псарню водил, показывал, как надо ухаживать за охотничьими собаками.

Надеялся Ярослав, что, став великим боярином вослед отцу, будет сообразительный, умный Стефан опорой галицкого стола – стола, занять который должен Олег, «Настасьич», любимый князев сын.

Пока же иное занимало Осмомысла. На свадьбу к отпрыску давнего приятеля пожаловали киевские бояре Пётр и Нестор Бориславичи.

Пётр поначалу Галича не узнал – без малого двадцать лет минуло с того времени, как приезжал он сюда с грамотами Изяслава Мстиславича к покойному Владимирке. Город разросся, перехлестнул Лукву, пригородные слободы растянулись далеко на полдень, вдоль дороги меж холмами. Так же густо застроено было домами и Днестровское Левобережье.

Свадьба была лишь предлогом – бояре вели с князем Ярославом долгие серьёзные переговоры.

К тому времени Роман Ростиславич Смоленский окончательно выбил из Киева Ярослава Луцкого. Старый князь навсегда уехал в родной Луцк, заявив напоследок, что не хочет более держать великое, но столь хлопотное княжение. В этих словах его угадывалось влияние умной дочери – жены Осмомысла.

Однако Роман тоже не смог удержаться в Киеве надолго. На него выступил ратью, призвав в союзники половцев, Святослав Всеволодович Черниговский. Потерпев поражение, Роман бежал обратно в свой Смоленск. Святослав вроде бы прочно завладел великим столом, но недовольны были властью Ольговича и его извечной дружбой с «погаными», без конца разоряющими киевские волости по Роси, Тясмину и Стугне, многие столичные бояре. Они сносились с братом Романа – Рюриком, княжившим во Вручии неподалёку от стольного, и звали его в Киев. Рюрик же с братьями покуда не спешил, копил силы, искал союзников. Вот и привезли Нестор с Петром грамоту, в котором просили Ростиславич и его брат Давид помочь им супротив Святослава.

– Что, не хотят кияне Ольговича? – спрашивал Ярослав братьев-бояр. – Из-за того, что поганых он наводит на вотчины ваши?

– Тако, княже, – басил Нестор. – Испустошена земля, дак и того мало. Кажное лето – то Кобяк, то Турундай, то Гза налетают. Уже окрест самого Киева сёла жгут.

– Имеем вести: в силу вошли поганые. Князь же Святослав наши волости не блюдёт. Ему что: чуть прижмут, тотчас обратно в свой Чернигов ускачет, – жаловался Пётр. – Вот и просит тебя Рюрик помочь ему Ольговичей из Киева выбить. Князья туровские, пинские, Роман Волынский такожде сторону Рюрика держат. В Суздальской же земле смута – не до Киева стало им.

…Целый день без малого совещались у князя в горнице набольшие галицкие бояре, едва вытершие уста после свадебного пира. И порешили в конце концов послать в помощь Рюрику отряд дружины во главе с молодым воеводой Тудоровичем. Совсем не всё равно было Осмомыслу, кто владеет Киевом. Хотел он видеть на великом столе своего ставленника, такого, каким был Рюриков отец. Надеялся галицкий владетель, что сын будет следовать отцовыми тропами.

…В морозный зимний день дружина выступила из Галича. С заборола крепостной стены Ярослав смотрел, как вершники в кожухах и вотолах вереницей проезжают по мосту и скрываются меж холмами на том берегу Днестра, за поворотом извилистой дороги. Хотелось верить, что на сей раз он не ошибся.

Глава 86

На крытой рядном лавке в светлой горнице большого выстроенного вновь терема тихо умирал боярин Избигнев Ивачич. Долгая борода его спуталась и свисала клочьями, исхудавшее морщинистое, как у старца глубокого, лицо было мертвенно-бледным. Одолевали Избигнева хворости, тяжкие старые раны медленно, но сводили его в могилу. Внутри всё горело, словно огнь адский растекался по жилам. Давно не вставал боярин с лавки, днями лежал, мучился, метался, впадая в забытьё. Порою боль отпускала, взор яснел, он звал к себе жену, сына, юную невестку, рассказывал кратко что-нибудь из прежней своей жизни, вспоминал поездки по городам и землям, а иной раз просил почитать из Евангелия или пророков. Потом боль снова стискивала его, приступала, овладевала истерзанной плотью, и тогда снова начинались мучения.

Ингреда выплакала себе глаза. Тихая, поникшая, часами просиживала она у мужнего ложа. Она уже твёрдо решила: как только овдовеет, пострижётся в монахини, уйдёт из мира. Без него, возлюбленного своего, жизнь ей не мила. Она посвятит себя молитвам, беседам с Господом, а имение своё раздаст нищим.

…В то утро Избигнев почуял, что всё, настаёт его смертный час. Велел слабым голосом послать за попом – собороваться, а также просил немедля известить князя Ярослава – хотел проститься с тем, кому служил и кому был многие годы верным сподвижником и другом.

…Осмомысл присел на край лавки перед изголовьем умирающего. Сброшена с головы шапка, скинут кожух – в одном кафтане простеньком сидел князь, скорбно тупя очи. Он смахнул со щеки непрошеную слезу и слушал жаркий шёпот иссушённых уст друга.

– Ты, княже… Прости, коли не прав в чём был… Служил тебе… верой и правдой… Вот… помирать пришла пора… Ни о чём не жалею… Всё сотворил, как хотел… Жену мою не обидь… И другим в обиду не давай… Прошу тя.

– Не обижу, друже. А тебе… Спаси душу твою Бог там, на небеси. На этом же свете прожил ты жизнь свою честно и по-доброму. Никаких обид