Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем

а затем резко испарились стаи мыслей-воспоминаний: его пленение, долгая неволя в концлагере, нечеловеческие усилия во время побега, а после войны - бесконечная череда битв за место под солнцем, и вот теперь все его волнения, страхи, мучения окупились сторицей, так почему же нет на душе легкого волнительного счастья от одержанной им самим для себя самого победы, почему он не радуется обретенной славе? Глаза увлажнились, хотелось как ранее в Альтварпе убежать куда-нибудь далеко-далеко, не видеть вокруг ни души, вдохнуть полной грудью счастливое одиночество, а затем с запрокинутой головой провожать стаю птиц, мысленно устремляясь за ними в неизведанные дали.

Сегодняшним днем Владислав не пошел отдыхать в номер, спать совершенно не хотелось, будто оставалось какое-то незаконченное дело, не терпящее отлагательств. Ноги его сами привели на вершину горы, откуда открывалась как на ладони прибрежная полоса земли с ее безлюдными пляжами и волнующимся теплым морем. Он стоял один, погруженный в собственные думы, окруженный безмятежной тишиной одиночества. Ему нравились такие часы, тогда и думалось легче, и дышалось свободнее. Сердце жадно впитывало окутавшее, наползавшее между ущелий словно в тумане безбрежное счастье, казалось, что не было до этого ничего - только долгий страшный сон, от которого в жилах стыла кровь, и вот он дома, ничего и никто не угрожает ему и более не стоит ни за что бороться, потому что то неизведанно-непонятное, далекое счастливое рядом, в руках - блестит-переливается радугой на ладонях, каплей росы стекает меж пальцев. Влад поднял глаза к небу, в синеве которого чередой проплывали кочевники-облака, сменяясь-переплетаясь в причудливые формы; казалось, что и облака, и травы, и деревья говорят с ним, только язык их он более не понимал и не вслушивался в их речи, слишком приземленно опустился на твердь, слишком вжился в роль обычного человека. В тайне приглушенной души еще сохранялся образ любимой матери - молодой, прекрасной,какой была она в его детстве. С запоздалым раскаянием оплакивал Влад глухую потерю, коря себя за то, что не смог оказаться подле нее у края могилы. Он приложил дрожащие руки к груди - там, где билось сердце, прислушался к его ударам: тихим, резким. И, счастливый от грустных сладостных воспоминаний, спустился вниз к протоптанной дороге, а дальше вниз по склону и вот гостиница - временный дом, а там его уже поджидает Алан с персиками в руках.

Глава тридцать первая

Ночная съемка. Это последний день. Огромный корабль на морских волнах, освещенный со всех сторон прожекторами. Джерри через громкоговоритель приказал Владиславу сойти с катера на маленький плот, который должен доставить капитана к Черному кораблю. Влад, облаченный в тяжелые средневековые одеяния, в широкополой шляпе и высоких сапогах - ночь стояла жаркая, душная, с замиранием сердца стоял на дне лодки - прямой, важный, чувствовал всем телом бегущую под дном очередную волну, боясь черную пропасть волн. И вот плот остановился рядом с кораблем - но расстояние между ними оказалось слишком большим, чтобы просто переступить. Владислав замер, не в силах сделать резкий прыжок, который при неудачи может стоит ему жизни.

Влад, почему ты стоишь? - крикнул Джерри в рупор. - Немедленно прыгай на корабль.

О чем ты говоришь? - воскликнул тот в ответ, начиная злиться. - Расстояние слишком велико, а мой костюм слишком тяжелый. Если я упаду в воду, кто спасет меня?

Ты умеешь плавать?

Этот вопрос, на первый взгляд простой, заставил Влада усмехнуться, вслух он проговорил:

Джерри, посмотри, во что я одет. В это костюме невозможно плыть, при намокании я сразу пойду ко дну, а мне не хочется пока что умирать.

Лодка качнулась над набежавшей волной. Владислав еле устоял на ногах, чудом избежав морской пучины. Режиссер пропустил замечание артиста, словно то было совершенно не важно: главное - закончить скорее долгий, долгожданный фильм.

Ты должен гордо стоять на плоту, устремив взор поверх камеры, а потом единым прыжком оказаться на корабле.

Влад не стал спорить: ни желания, ни сил на то не было, все равно завтра-послезавтра он улетит обратно домой. Он устремил взгляд в угольно-черные небеса, в которых белела полная луна, отражаясь в волнующем опасном море серовато-серебристой дорожкой. "Не думай о неизбежном, капитан Черного корабля, - сказал он внутри себя своему герою, - не бойся ничего, опасности нет, смерти тоже... покажи им, соверши прыжок: чему суждено, то станется".

Лодка приблизилась еще к кораблю. Несколько секунд, казавшиеся вечностью. Джерри что-то крикнул в громкоговоритель. Влад напрягся, чувствуя дрожь в каждой мышце тела. Отсчет назад. Он готов. Костюм тяжким грузом давит на плечи, ноги ноют в сапогах. Вот веревочная лестница - единственная надежда и спасение. Влад измерил расстояние - не так страшно, как казалось на первый взгляд. Он напрягся, глубоко вздохнул. Японский гребец, маленький, тонкий, с отчаянием взглянул на него, словно говоря: удачи тебе. Владислав на миг похолодел, легкая испарина коснулась его лба, две секунды и - вот, руки его в каком-то страшном отчаянии сжимают веревочную лестницу. Он сделал это, у него получилось! Еще несколько усилий и он уже на палубе Черного корабля: уставший, липкий от пота, но нестерпимо счастливый.

Джерри, отсмеявшись, воскликнул:

Браво, Влад! Ты смог, у тебя получилось.

Владислав улыбнулся в ответ вымученной, уставшей улыбкой. Горизонт порозовел, черное южное небо начало сереть. Ночь сменялась утром, и как этот свет осветил землю, так душа его озарялась легким, ставшим далеким счастьем.

Через два дня он вернулся в Токио, с нетерпением ожидая обратный билет. Единственное, что щемило сердце - так это последующее расставание с Аланом - не навсегда, но даже тех дней хватило, чтобы соскучиться по другу, мысленно представляя его образ в лабиринте длинного коридора - с тарелкой персиков в руках. Владислав знал, что так происходит всегда при потери - временной или безнадежной, когда что-то или кто-то, до боли привычно-знакомый, не находится рядом, то начинаешь мысленно искать, представлять его, с раскаянием мечтая, что он рядом, все еще теплый, родной, но уже далекий. Нет, сколько терял он безвозвратно любимых, так чего же переживать теперь, если Алан вскоре вернется в Лондон, они встретятся и тогда он со всей своей армянской гостеприимностью пригласит друга к себе в гости или сам навестит его, а заодно еще раз встретится с прекрасными очами его дочери Сары. Так успокаивал себя Влад, складывая в чемоданы те немногие вещи, что взял с собой. Единственное, чего он желал ныне - это свежих розовых персиков.

Перед отлетом в аэропорту Владислав обменял билет первого