Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем

до сих пор. Он был англичанином, таким галантным, ласковым. Всякий раз он дарил мне подарки, а я не смела их отвергнуть, в душе мечтая стать его женой, и мне казалось, что он тоже любит меня. Мы стали жить вместе и мой любимый в один день сделал мне предложение. Ах, как я была счастлива! А потом после двух недель блаженства он исчез - не на день или два, навсегда. Я ждала его, ох, как ждала. Ночей не спала, готовилась ко встречи с ним. Целый год жила в бреду, раз за разом повторяя его имя при свете дня и на закате. Однажды после всех мучений он прислал мне письмо из Лондона, в котором сообщил, что женат и у него есть дети, прося в конце забыть его. И вот, ныне я живу здесь - в доме моих родителей, у меня не осталось ничего и никого.

Ее рассказ до глубины души растрогал Влада. Стараясь скрыть трепещущие волнение, он еще сильнее прижал ее к своей груди, словно желал растворить-соединить их похожие судьбы воедино, а сверху воздвигнуть незримый хрустальный колпак - преграду от внешнего мира.

После ванны он уснул и проспал до обеда. Его разбудил телефонный звонок - то был Алан. Друг оказался крайне взволнованным его долгим отсутствием и обрадовался, услышав в трубке знакомый голос.

Ты куда пропал? Я тебя весь вечер искал, - воскликнул Алан, его эмоции были искренние, не наигранные.

Приходи ко мне минут через тридцать, я тебе все расскажу, - сонным голосом ответил Владислав, жутко уставший.

Алан, как это всегда бывало, пришел к нему с тарелкой персиков. Друзья с удовольствием перекусили сочными фруктами, затем Влад, снизив голос, проговорил:

Сегодняшней ночью я был в домике гейши, она уже немолода, но необычайно красива и изящна. Я пообещал ей, что познакомлю тебя с ней, ведь ты, как сам говорил, желаешь стать самураем - хотя бы духовно, а гейши и чайные церемонии - неотъемлемая часть самурайской жизни. Ну, так что? Ты согласен?

Да, - молвил Алан и густо покраснел.

Когда начало смеркаться, два человека подошли к маленькому домику, сокрытому завесой широких ветвей. Кто то были,непонятно, так как надвигающаяся ночь спрятала лица незнакомцев. Один из них дважды постучал в калитку - это был условный знак. Из домика в широком кимоно выплыла маленькая фигурка и, не произнося ни слова, открыла дверь.

Наконец, вы пришли! - радостно воскликнула женщина, посмотрела на одного, а затем перевела взгляд на другого.

Это мой друг Алан, о котором я уже рассказывал.

Очень приятно, - она склонила голову, Алан в ответ тоже поклонился, но Владислав приметил, что женщина старалась держаться его стороны.

В комнате уже был приготовлен чай для церемонии, и она, покоряясь традиции, наполняла терпким напитком чашу Алана, пела и танцевала перед ним, но не ему посвящались эти чарующие таинственные звуки - ее взгляд то и дело пересекался с большими глазами Влада, который единственный запал в ее душу, и танец этот готова она была повторять раз за разом только ради него одного.

Глава тридцатая

На следующей недели вновь приступили к съемкам. Когда-то Владислав пообещал Джерри, что более не будет повторять игру на берегу, "умирая" от тучи стрел, но в конце эмоции уступили место разуму и он сдался, сложив судьбе свою жизнь, и во второй раз был сражен самурайскими стрелами. Съемки прошли без последствий, вся работа производственной группы проходила глубокой ночью. Изнывающие от жары и душного воздуха артисты с блаженством подставляли разгоряченные лица морскому ветерку - единственной прохладе здешних мест. А утром, как только первые лучи озаряли кромки далеких гор, все расходились по комнатам для отдыха, дабы вечером с новыми силами приступить к тяжелой работе. Влад уже привык к съемкам в различное время суток, его организм, сам того не замечая, начал довольствоваться коротким сном и поспешными перекусами между дублями. Изо дня в день - а, точнее, из ночи в ночь, когда южная темнота сменялась быстро наступившим утром - в такие моменты он поднимал глаза и с завораживающим сердцем всматривался в желто-красное солнце - Джерри прекращал съемки, а Владислав довольный, смертельно уставший, возвращался в отель, принимал душ и ложился спать, не видя ни одного сновидения, чтобы в два часа пополудни встать, подкрепиться ставшим привычным японским обедом, а в семь вечера - до наступления темноты возвращаться на берег волнующегося океана. Там, на краю у воды гуляли десятки крабов, перемещаясь на своих длинных ногах боком. Людей они не боялись, с поразительной легкостью маневрируя между их ног. Влад подчас пытался поймать одного краба, но Масуми предупредил, что у этих морских обитателей сильные клешни и они просто так не дадутся в руки. Тогда глубоко вздохнув словно от понесенной обиды, Влад садился на горячий мягкий песок, пропуская через себя в себя шум прибоя, говорил тихим голосом:

Когда я был пленником в Альтварпе, наш лагерь располагался в живописном лесу неподалеку от моря, скрывающегося за песчаными дюнами. Работая в лесу, я часто слышал отдаленный шум прибоя, а над головой в небесной синеве проносились с криками стаи чаек, - он мельком взглянул на двух большекрылых красавиц, думами желая вернуться в то отдаленное время, - и, поверь, тогда я был счастлив - да, в тот краткий миг покоя и тишины я расправлял руки в стороны и, устремляясь за стаей чаек, просил их забрать меня с собой, ибо я тоже желал стать свободным как и они. Судьбе было угодно сохранить мою жизнь и ныне, обращаясь назад, я осознаю, что лучше всегда быть молодым - даже пленником, когда впереди тебя ожидают почет и слава. В двадцать лет человеку всегда есть, куда стремиться.

Он затих, вновь погрузившись в воспоминания. Из всех людей Владислав открывал душу лишь Алану и Масуми - тем, кто отнесся к нему серьезно, кто не смеялся за спиной над его непохожестью и некой непонятной мечтательностью, свойственной художникам. Он с рождения ощущал себя чужим везде: в кругу семьи, в школе - и все из-за своей непохожести на других - и в этом лишь одном была его вина. Влад - шутка, - часто говорил отец, - просто шутка.

Однажды ранним утром после особенно изнурительных съемок, отнявших столько сил - душевных и физических, Влад улегся спать и не успел смежить веки, как сразу заснул. Во сне видел мать: встревоженная, с добрым взглядом прекрасных глаз Бронислава взяла руку