Призрачные воины - Лючия Сен-Клер Робсон

как он тут же дал ему возможность полюбоваться местностью с непривычной высоты и под небывалым углом. Конь принялся скакать то вверх, то вбок, в какой-то момент прямо в воздухе сделав полный оборот вокруг своей оси. Рыжий вертелся юлой, перебирая ногами со скоростью заправского артиста балета. Закончил он представление, так сильно взбрыкнув задними копытами, что на мгновение показалось, будто он стоит на одной лишь морде, упершейся в землю.

Апач, по дуге вылетев из седла, грохнулся ничком на землю. Расставив руки, он вывернулся из-под копыт следовавшей за Рыжим лошади, которая попятилась, отчего ее седок съехал назад. Выпрямившись в седле, апач наклонился и помог упавшему товарищу забраться на свою лошадь, после чего, хохоча и улюлюкая, они унеслись прочь.

Рыжий неспешно подошел к хозяину и ткнулся головой ему в грудь, слово спрашивая, пришелся ли Рафи по вкусу фокус, который он только что отколол. Коллинз обхватил коня за шею и прижался к нему щекой, чувствуя, как грива щекочет нос, а потом ласково потрепал Рыжего за уши и тихо засмеялся.

ГЛАВА 44

ТОСКА ПО ОТЧЕМУ КРАЮ

Мало кто любил агаву. И все же в местах, где острия колючей опунции впивались в ноздри голодных лошадей, кожу путников раздирали шипы чертова когтя, каждый из которых был размером с палец, а иголки дурнишника цеплялись за мокасины, волосы и одежду, агава представлялась не самым худшим из растений. К ней можно было относиться без особой опаски, в отличие от кактуса под названием цилиндропунция, плюющегося жалящими колючими шариками. У агавы имелась сочная сердцевина, хранящая в себе бесценную влагу на протяжении долгих дней — даже когда земля трескалась, как небрежно обожженный горшок, а весь мир будто съеживался и покрывался пылью.

Впрочем, агава умела постоять за себя и не сдавалась без боя. От сердцевины расходились листья — длинные, зеленые, похожие по форме на острия копий. По краям каждый листок щерился колючками, а на кончике имелся шип размером с палец. С такой надежной охраной до сердцевины добраться было непросто, а Лозен требовалась именно сердцевина.

В краю Длинношеего росли агавы куда крупнее, чем на родине девушки. Побег с красным цветком в самом центре был в четыре раза выше Лозен. Когда она потянулась палкой к сердцевине куста, с другой стороны зарослей показалась огромная гремучая змея, которая, извиваясь, поползла прочь.

— Меня здесь нет, я всего лишь тень, — быстро проговорила Лозен, чтобы обмануть злых духов, которыми, возможно, была одержима змея.

Затем шаманка легла на живот, надавила на лист и, сунув в рот трубочку, вобрала в себя воду, скопившуюся у его основания. Она была горячей и с глинистым привкусом. Лозен сплюнула муравьев и жучков, попавших в рот вместе с соком растения.

Прежде она считала, что хорошо переносит жару, но здесь, в северной части Мексики, солнце жгло, словно раскаленный на огне клинок. Влажные от пота волосы шаманка заплела в косу, доходившую до бедер, и заткнула за пояс. Лозен аккуратно поставила ногу на лист между двумя рядами шипов. Придавив таким образом несколько листьев к земле, она нанесла удар томагавком поближе к их основанию. Расчистив проход к белоснежному бутону на стебле-сердцевине, она сунула под бутон заостренный конец палки и постучала по ней с другой стороны обухом топорика. Одинокая и Мария поспешили к ней на помощь.

Младшим сыновьям Одинокой и Марии, Бросающему и Юркому, совсем скоро должно было исполниться пять лет. Мальчишки гонялись за клубами пыли, взвихреннымипорывами ветра, силясь догнать их, прежде чем они осядут на землю. Как правило, когда эта забава надоедала, ребята принимались охотиться на воробьев, мышей, сусликов и луговых собачек. Поймав жуков, дети позволяли им вцепиться жвалами в мочки ушей, после чего носили их как сережки.

— Берегитесь змей! — крикнула мальчикам Мария. — Они обладают могучей колдовской силой. Не вздумайте к ним прикасаться. Если вдруг увидите змею, скажите заговор: «Ты, старушка, уползай и мне путь не преграждай».

Приехала на лошади Дочь со своей малышкой, которую везла на себе в люльке, сделанной Лозен.

Глазастая велела передать тебе, что у нас достаточно агавы, — сказала Дочь.

Опершись на палку, Лозен окинула взором покрытый разнообразной растительностью склон. Стоял сезон, именовавшийся Временем Орлят — пора цветения. Одеяло желтых маков местами пестрело лиловым, оранжевым, синим, красным и белым. Цветущие заросли пало-верде золотистым водопадом низвергались в ущелье.

Совместными усилиями Лозен, Одинокая, Мария и Дочь наконец отделили от стебля агавы бутон. Он оказался таким большим, что Лозен едва смогла обхватить его руками. Уложив его вместе с остальной добычей в корзины, она навьючила их на лошадь и позвала мальчиков, которые, подбежав к кобыле, принялись карабкаться на нее.

Женщины двинулись верхом по пологому склону, переходящему в пустыню, которой, казалось не было ни конца ни края. Они ехали вдоль глубокого ущелья, в котором желтыми облачками реяли скопища ароматных цветов боярышника. Затем они миновали настоящую чащу кактусов-фукьерий, опунций и чахлых мескитовых деревьев.

Их соплеменницы разбили лагерь в можжевеловой роще. Они уже разложили плетеные подносы, чтобы сушить запеченную агаву, развесили кувшины и детские люльки на ветках, среди которых порой гулял ветерок, построили шалаши у стволов, выложили камнями очаги и расстелили в тени шкуры для младенцев-ползунков.

Женщинам нравилось жить самим по себе. Можно было поставить жилища поближе друг к другу, чтобы без помех переговариваться по вечерам и ночам. Можно было рассказывать какие угодно истории и смеяться так громко, как пожелаешь.

Девочки с интересом обследовали округу в поисках разноцветных семян для бус, строили маленькие шалашики, делали игрушечные жернова, изготовляли для кукол кухонную утварь из желудей.

Мальчики — дело иное. Женщинам требовались дозорные: не ровен час, пока кипит работа, появится враг. Пришлось соблазнить мальчишек обещаниями новых рубах и мокасин.

И даже несмотря на все посулы, с женщинами согласились остаться лишь девятилетние Освобождающий и Уа-син-тон, которых из-за юных лет еще не брали на правах подручных в походы.

Из дозорных самым старшим был Нагибающийся. Он согласился остаться с женщинами из-за своей зазнобы — Мышки, тринадцатилетней дочери Петли. Женщины знали, что подросток и дня прожить не может без своей ненаглядной и всячески хочет расположить ее к себе, чем беззастенчиво и пользовались. Нагибающийся брался за самую трудную работу и таскал любые тяжести, то и дело поглядывая, видит ли его пассия, как он старается. Женщины громко нахваливали красоту и силу юноши, тогда как Мышка, сгорая от смущения, делала вид, будто не замечает его.

Глазастая, окинув придирчивым взором