Википроза. Два Дао - Борис Акунин

геральдическую канцелярию, пусть меня вновь запишут в самурайское сословие. И клянусь, ваши заботы станут моими заботами, а ваши враги — моими врагами… Если, конечно, вы назначите мне достаточное содержание, — прибавил Мигель, глядя снизу вверх преданными немигающими глазами. — Двадцать пять, а еще лучше тридцать коку.

— Я не католик. Я принадлежу к английской церкви. А португальцы — мои враги.

Ронина это нисколько не смутило.

— Значит, они и мне будут врагами. А вашей, то есть нашей английской вере я быстро научусь, не будь я Китэндзиро. Берите меня, не сомневайтесь. И никто не узнает, что вы убежали от разбойника, бросив свой меч.

Пройдоха, но он мне пригодится, подумал Вильям.

Ясно, что произошло. Крестик и золотые монеты всё разъяснили. У Родригеса всюду шпионы. За голландцами следили, никаких сомнений. Подслушали разговор. И расчетливый иезуит решил обезопаситься — убрать того, кто может поставить «черный корабль» под угрозу. Нанял ронина-христианина, отправил в Миуру. Когда Родригес узнает, что покушение сорвалось, предпримет новую попытку. Нужно срочно возвращаться в Сумпу. Хороший телохранитель в дороге очень пригодится.

— Присмотрюсь к тебе, потом решу, — сказал он тоном, каким господин разговаривает с вассалом. — Пойдем, подберем мой меч. Я его не бросал, он выпал у меня из-за пояса, когда этот выскочил из кустов. Завтра на рассвете сядем на лошадей и поедем в Сумпу.

— Никогда не ездил на лошадях, но научусь, — радостно ответил Мигель. — Присмотритесь ко мне, господин, хорошенько присмотритесь. От близкого знакомства я очень выигрываю.

— Ты не ездишь верхом? — поразился Вильям. Мальчиков воинского сословия приучают к седлу с шести лет.

— Я вырос в семье корзинщика. Идемте, господин, я всё о себе расскажу. Я очень хороший рассказчик.

Рассказчик он и в самом деле был отменный. Во всяком случае неостановимый. Сыпал историями одна чуднее другой до самого дома. Когда дошли, попросил отвести его в конюшню — познакомить с конем. Действительно, представился запасной кобыле, которую Вильям держал для дальних поездок одвуконь. Мигель поклонился каурой, попросил его любить и жаловать. Почтительно взнуздал, вывел во двор. Полночи оттуда доносилось фырканье и ржание, а утром, когда двинулись в путь, Мигель уже довольно уверенно держался в седле.

Рассказ продолжился.

В нынешние времена, когда господин Иэясу установил в стране строгий порядок и всякий подданный должен знать свое строго определенное место, такая судьба стала совершенно невозможной, но прежде, в эпоху междоусобных войн, людей швыряло и так, и этак. Удачливые и ловкие устраивали свою карму сами. Взять того же Хидэёси, который родился на свет крестьянином.

Кэндзиро, мальчишка из портового города Нагасаки, тогда еще не имевший фамилии, не захотел, подобно отцу, плести корзины. Сызмальства им владела дерзкая, почти неисполнимая мечта: стать самураем. Как он ее исполнил? Очень просто. «Я спросил себя, что больше всего ценят самураи? И ответил: искусство владения мечом. Я нанялся слугой к великому учителю кэндо. У него была своя фехтовальная школа. Подметая полы, я смотрел и слушал. По ночам лупил бамбуковым мечом манекены. И однажды на спор одолел в поединке первого ученика. Потом я выиграл состязание между школами, и наш князь, господин Кониси Юкинага взял меня на службу. Дал мне родовую фамилию Коянаги, собственноручно нарисовал герб и подарил два хороших меча. Но в это время я уже понял, что делать карьеру мечом долго, трудно и опасно. Рано или поздно встретишься с тем, кто владеет глупой сталью лучше, чем ты…»

Один рассказ без остановки перешел в другой — о том, как господин Кониси принял христианство, затеял морскую торговлю и ему понадобились самураи, сведущие в обычаях «южных варваров». «Через полгода я уже говорил и читал по-португальски», — хвастал Мигель Коянаги.

Вильям слушал его трескотню вполуха. Во-первых, зорко глядел по сторонам, держа руку на рукояти пистолета. Во-вторых, вспоминал о том, что осталось позади.

Позади остался превосходно обустроенный дом, куда больше не вернуться. Идеальная японская жена, которой Вильям не сказал, что скорее всего уезжает навсегда. Очень хотелось обернуться — О-Юки как обычно проводила до ворот и смотрела вслед, но оборачиваться было нельзя. Муж-самурай так поступил бы лишь перед долгим расставанием или неминуемой гибелью. С детьми — они еще спали — тоже не попрощался. Незачем рвать себе сердце.

Если всё сложится, он напишет жене благодарственное письмо, оставит в придворной канцелярии распоряжение о том, что до совершеннолетия сына Дзёдзиро Миуры просит считать главой дома О-Юки Миуру. А главное — попросит государя предоставить ей статус благородной вдовы. Тогда она будет сама себе хозяйка. Захочет — снова выйдет замуж, она ведь молода. Пусть не поминает лихом своего круглоглазого супруга.

И всё, отрезал прошлое, больше о нем не думал.

Стал размышлять о будущем.

Спокойная жизнь закончилась. Если иезуиты постановили убить, то рано или поздно убьют. Ради «черного корабля» — несомненно.

Что ж, пусть пеняют на себя. Вильям Адамс не мишень, а стрелок. Не добыча, а охотник. Предложение Ван ден Брука принято.

Давно Вильям не ощущал такой полноты жизни. Будет огонь, будет шторм, будет надрыв ума и сердечный трепет.

— …Я виделся с его светлостью господином Юкинага последний раз перед его казнью, чтобы попрощаться и попросить рекомендательное письмо на будущее, — рассказывал, потрепывая по холке лошадь, Мигель. — Господин сказал мне: «Такой ловкач не пропадет и без рекомендаций. Катись к диаболу, не мешай молиться». Вот как высоко великий Юкинага ценил мои дарования!

— Остановись-ка, — сказал Вильям и натянул поводья. — Для того, чтоб я взял тебя на службу, ты должен быть со мной честен. Всегда. Никакого лукавства, никакой лжи.

Мигель так порывисто поклонился, что его каурая скакнула, и он чуть не вывалился из седла.

— У каждого господина свои запросы. Вам нужно, чтобы я всегда был с вами правдив? Я буду прозрачен как vidro[1], которое намбандзины вставляют в свои janelas[2].

— Тогда ответь со всей правдивостью. Когда Кониси Юкинага лишился жизни, все его ближние самураи совершили дзюнси. Или ты не был так близок к князю, как утверждаешь, или ты не был верным вассалом. Которое из двух?

— Второе, — бестрепетно ответил Мигель. — В первую очередь я — умный. А самурай — только во вторую. Когда ум говорит мне: «Вот сейчас не надо вести себя по-самурайски», я слушаюсь. Вы хотите от меня честности? Извольте. Если вас убьют, я тоже не покончу с собой, а поскорблю немножко и буду жить дальше. И жизнью ради вас я жертвовать тоже не стану, да простит меня Бусидо. Рисковать — рискну. Если риск будет не