Википроза. Два Дао - Борис Акунин

После Иэясу Токугавы кэндзюцу вообще превратится в род абстрактного искусства. Количество фильмов и романов, в которых доблестные рубаки крошат соперников направо и налево, никак не соответствует реальному числу «инцидентов с применением рубящего оружия». Примерно так же, как в Америке, где в вестернах ковбои перестреляли из «кольтов» в тысячу раз больше народу, чем на самом деле.

Но престиж кэндзюцу и принадлежность к тому или иному рю сохраняли значение вплоть до середины девятнадцатого века. Всякий юноша самурайского сословия мечтал попасть в какую-нибудь знаменитую «школу меча» — это открывало путь к карьере и помогало обзавестись хорошими связями.

Асигару

Слово означает «легконогий». Так называли солдат-пехотинцев. Они тоже были самураи, но самого низкого ранга, на маленьком жалованье или с крошечным земельным участком. Однако иногда такой голодранец, у которого не имелось средств даже на снаряжение (асигару носили татами-до, дешевые «складные доспехи», принадлежавшие господину), благодаря своей доблести или смекалке вырывался на самый верх. Однажды, во всяком случае, такое произошло: Второй Объединитель Хидэёси, крестьянский сын, сначала чудом попал в ряды асигару, потом поднимался всё выше, выше и в конце концов стал правителем всей Японии.

Воины-асигару осваивают новое оружие

Соломенная шляпа такухацу

Непременный атрибут всякого таинственного или зловещего персонажа в самурайских фильмах. Некоторые такухацу (например у бродячих монахов) закрывали бóльшую часть лица:

Кирисутан

Искаженное португальское cristão (христианин).

Первые миссионеры появились в Японии шестьюдесятью годами ранее и сумели обратить в свою веру несколько влиятельных южных даймё. Многие самураи сочли своим долгом последовать примеру господина, и чужеземная религия стала быстро распространяться. Довольно скоро это поветрие начало внушать верховной власти серьезные опасения. Шокировало, например, то, что самурай-христианин отказывался делать харакири, когда того требовал кодекс Бусидо, ибо самоубийство — смертный грех и гибель души.

Юкинага Кониси

Самый знаменитый из даймё-христиан. Подобно великому Хидэёси выбился из простолюдинов. Построил свою головокружительную карьеру на том, что один из первых освоил новое перспективное дело: морскую торговлю. На этом поприще сблизился с португальцами, принял их веру.

У Хидэёси он сначала командовал флотом, затем стал полководцем — возглавил завоевательный поход в Корею.

При Сэкигахаре сражался в рядах побежденной Западной армии, сумел уйти от погони, но столь известному человеку затаиться было невозможно.

Согласно преданию, в последние дни жизни Юкинага вел себя как надлежит истинному христианину.

Совершать харакири он, разумеется, не стал. Хотел сделать доброе дело — облагодетельствовать крестьянина, давшего ему убежище: предложил тому донести врагам о беглеце и получить вознаграждение, но крестьянин отказался (чем увековечил свое имя). Тогда Юкинага сдался сам и отправился на казнь с иконой в руках.

За такую кончину католической церкви следовало бы мученика канонизировать, но этого не произошло — очевидно чтобы не травмировать корейских христиан. Очень уж плохую память оставил по себе в Корее дон Аугустино:

Ондзин

Очень важное слово в японском этосе, где одной из главных добродетелей считается благодарность. Благодарность — это долг, причем тяжкий. Даже простое «спасибо», которое по-русски означает безответственное «бог-де тебя за это спасет, а я пошел», на японском — «аригато», буквально: «я в затруднении». Более формальное «о-сэва ни натта» и вовсе переводится «теперь я у тебя в долгу».

Ондзин — это человек, который сделал для тебя что-то очень важное и очень хорошее. Отплатить полагается сторицей — хорошо бы так, чтобы теперь другая сторона почувствовала себя в долгу. Даже в современной Японии ритуал благодарения и отдаривания довольно утомителен, а уж у самураев он нередко выливался в чеховское «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее».

Дзюнси

Дословно — «смерть вослед». Жуткая самурайская традиция, романтизированная литературой и театром.

Очень красивым и достохвальным поступком считалось добровольно последовать за своим господином на тот свет. Например, когда умер Иэясу, из почтения к великому человеку умертвили себя тринадцать его советников (но не Андзин Миура — до такой степени он всё же не объяпонится).

Даймё или сановник, чувствуя приближение смерти, обычно издавал специальный указ, запрещавший его самураям делать дзюнси. Но если умирал скоропостижно, вассалам становилось как-то неловко перед окружающими: вроде бы полагается совершить дзюнси, а очень не хочется. Нередко находился доброволец, которому по какой-то причине жизнь была немила или же, скажем, человек сильно хворал. Доброволец спасал честь клана и в награду надолго оставался в памяти потомков.

Последний по времени знаменитый случай дзюнси — двойное самоубийство в 1912 году генерала Марэсукэ Ноги и его жены после кончины императора Мэйдзи. (Супруги потеряли двух сыновей при осаде Порт-Артура и очень по ним горевали).

Ссылки к ссылкам третьей главы

Кайсякунин

Непременный участник обряда харакири. Одиночное харакири — когда человек действительно выпускал себе потроха и потом втыкал клинок в горло — происходили крайне редко. Каждый подобный поступок, требовавший невероятной силы воли, потом долго помнили. Обычно же самоубийца лишь касался острием живота или даже просто брал в руки вакидзаси — этого считалось достаточно. Секундант-кайсякунин, как правило мастер меча, тут же отсекал голову одним ударом.

Кайсякунин приготовился оказать последнюю услугу. (Постановочная фотография конца XIX века — тогда были в моде «живые картины из самурайской жизни»).

Судя по тому, что господин Хираока сумел написать прощальное стихотворение красивым почерком, он лишь слегка надрезал кожу — иначе ему было бы не до каллиграфии.

А его стихотворение, к сожалению не сохранившееся, было такое:

Круглый глаз мигнул,

И мир перевернулся.

Такова карма.

«Если тебе понадобится моя жизнь, приди и возьми ее».

Однажды поэт Сергей Гандлевский, благодаря мою жену не помню за что (она передала ему солонку или нечто в этом роде), произнес эту сакраментальную фразу. Литераторы любят разговаривать цитатами. На следующий день жена ему звонит, говорит: «Сережа, ты говорил, что я могу прийти и взять твою жизнь. Большая к тебе просьба: загляни, пожалуйста, в такую-то книжку, проверь мне цитату». «Извини, Эрика, сейчас никак, — ответил ей поэт. — Убегаю к зубному».

Самурай бы так ни за что не поступил. (А вот годы спустя страшно отомстить, как это только что сделал я — это совершенно по-самурайски).

Четвертая глава

В ОКЕ ТАЙФУНА