Преступления фашизма в годы Великой Отечественной войны. Знать и помнить - Нина Константиновна Петрова

В другой камере такая надпись: «Поль Люботт, родился 26.8.1912 г., вывезен из Франции 18.5.44 г., выбыл 23.5. Надеюсь достичь Северного полюса». Люботт пробыл в форте пять дней. За это время он узнал, что значит вызов заключенного надзирателем. Он спешно приписал последнюю фразу и чисто по-французски иронически назвал свой путь на расстрел – дорогой на Северный полюс.

Вот нацарапанный календарь, он начат в мае и обрывается в середине июня, тут же шутливое четверостишие по-французски. На внутренней стороне дверки ящика: «Рязанская область. С. Мокрой. Вялкиной Марии. Сообщите, пожалуйста, что я расстрелян. Вялкин А. В. За побеги из лагеря», «Макеев Гаджи 1912 года рождения. Кавказ. Дагестан. Акский район, село Шавкра. 5.7.1944 г. Прошу сообщить – расстрелян!»

В темном углу под нарами сохранилась надпись первого года войны: «Ленинградская обл., г. Боровичи, Онеченский район. Вихров Кузьма Дмитрович. 15.8.1941 год», «Прошу сообщить: Марюшов, Жалин, Беспалов Степан 1907 г. рождения. 5.6.44 г.[147] расстрелян. Рогачевский район. Кайданский уезд. Деревня Ушлавки. Прошу, отомстите». На еврейском, на литовском, на польском. Стихи на английском языке. Наивный рисунок: домик, маргаритки, солнце, птицы, очень много птиц, озеро, по которому плывут лебеди и лодочка, в ней двое сидят обнявшись…

Вот и все. Люди здесь жили, некоторые по одному дню, как француз Поль Татори, который прибыл 10 июля и 10 июля был расстрелян, некоторые – по несколько месяцев… Срок пребывания зависел от того, нужны ли рабочие руки для огородного хозяйства надзирателей 9-го форта.

Из форта живыми не уходили. И все это знали. Из окон камер была видна дорога, по которой пригоняли новые жертвы. Заключенные, если они не были заняты на огородах, смотрели в окна. Они видели каунасские холмы, небо, рощи. Они видели, как в крытых машинах привозили к воротам форта людей, раздевали их во дворике, потом вели на расстрел. Бежавший из форта Беляускас рассказал, как (один) раз к воротам подъехала машина, из нее вышли трое: мужчина и две женщины, видно, это были отец, мать и дочь. Они стояли у ворот. Надзиратель вошел в конторку. Все жители форта, прижавшись к окнам, шептали: «Бегите». Как бы услышав их, мужчина бросился в одну сторону, молодая женщина в сторону рвов, где в тот момент производились расстрелы, и ее там прикончили, а пожилая осталась стоять. Ее убил выскочивший надзиратель, за мужчиной погнался другой гестаповец. Мужчина бежал к рощице, там есть большие ямы, кустарник, и, может, оттуда ему удалось бы пробежать дальше. Он бежал зигзагами, по нему стрелял немец. Он упал, и немец его пристрелил.

Расстреливали иногда во рву, у железобетонной стенки, иногда в поле, где всех убитых взрывали…

Последний свидетель окончательной ликвидации 9 форта – Эдвард Браткаускас. Он попал в форт 6 июня и бежал за два дня до прихода Красной Армии, рассказал, что при нем на работы заключенные не ходили. Поэтому их почти не кормили – давали на три дня 200 граммов хлеба и воду. Немцы в этот период торопились. Они расстреливали целыми днями. Сутками горели два костра, в них сжигали трупы, вырытые в поле, и трупы людей, которых расстреливали. Камеры были наполнены дымом. Мимо форта в сторону рва везли бочки с горючим, длинные поленья дров, крытые машины с людьми. Во дворе все время раздевали все новых и новых заключенных и часто тут же перед клумбами и расстреливали…

И. Эрбург

1944 г. г. Москва

Ф. М-4. Оп. 1. Д. 226. Л. 43–47.

Раздел III

Концлагеря смерти. Участие военнопленных в движении Сопротивления

№ 86

«Благодаря товарищам я живу»

Июль 1942 года. Приморская армия, занимавшая оборону Севастополя, отходила к Херсонскому маяку. Здесь в дыму и гари Приморская армия встала на защиту последнего опорного пункта. Я не слышал воя снаряда, только первое время почувствовал: обдало горячим воздухом, и потерял сознание. Очнулся – все уже затихло, кругом ходят серо-синие фигуры, слышатся то там, то тут автоматные очереди. Когда окончательно пришел в себя, вижу некоторых товарищей из нашего дивизиона, которых прикладами загоняли строиться в колонну. Меня подняли какие-то товарищи, которых я не узнал. Все встали в строй, и нас повели в Симферополь, куда прибыли на другой день. Здесь погрузили нас в вагоны. Звякнули засовы дверей, и поезд тронулся в неизвестном направлении, так мы поехали на каторжный труд.

Третий день поезд с узниками в пути. Проехали гг. Одессу, Кишинев, остановились в небольшом городке Васлуй, и снова на запад, куда ни посмотришь, кругом видна нищенская старая Королевская Румыния, маленькие накренившиеся домики, крытые соломой, и только изредка виднеется черепичная крыша, а в стороне – окруженные каштанами, как исполины, виднеются помещичьи дворцы, закрывая собой бедноту.

В вагоны загнали по 70–80 человек, двигались все дальше на запад. Наш состав, наполненный живым грузом, с зарешеченными окнами, движется все дальше и дальше. С каждым днем становится невыносимо пребывание в вагонах, правда, которые зашли первыми в вагоны, те заняли место вблизи окон, здесь хоть немножко, но свежее воздух, не так пахнет гниющими ранами. Все узники в вагоне едут стоя, ибо мест для сидения не хватает. Сегодня еще один товарищ скончался, а которые скончались в начале пути, от них исходит страшный запах, от которого становится еще тяжелее.

Правда, в первый день пути кем-то была обнаружена посудина с водой, кто-то бросился к ней, другой стал отнимать, привлекли внимание остальных, что грозило начаться свалкой.

Но вдруг раздалась властная команда. В это время я увидел высокого командира в форме морского офицера из Севастополя. Как-то само собой люди подчинились этой команде, отошли от ведра с водой, и все услышали тот властный командирский голос, к которому привык солдат.

«Этой воды на всех в вагоне не хватит, у нас есть тяжелораненые, и ее будем давать тем, кто не может держаться на ногах, и только по два глотка!» Стоявшие узники, опустив головы, отвернулись от воды, чтобы она их не смущала, молча терпеливо ожидая конца пути. Но не все, находившиеся в вагоне, успокоились насчет воды. Вечером можно было слышать такой разговор. Один говорит другому: «Когда приедем на место, я первый скажу, что ты был в полку комиссаром. Если ты спорол звездочку, думаешь, тебя не узнают? – продолжал произносить окающий голос. – Из-за тебя я остался без воды, из-за тебя помирать я не буду».

Ему вторил голос, который уже стал знакомым всему вагону: «Я был, есть, буду и умру коммунистом, и не знал, что в моем