Преступления фашизма в годы Великой Отечественной войны. Знать и помнить - Нина Константиновна Петрова

От этих слов всех, стоявших в вагоне, людей пробрал озноб.

К началу шестых суток (пути), чуть забрезжил рассвет, постукивая на стыках, поезд остановился, сразу стали слышны крики, ругань на чужом, незнакомом языке, какие-то отрывистые приказания, крик, шум. Но вот шум приближается и к нашему вагону, звякнув запором, дверь откатилась, утренняя свежесть ворвалась в вагон, узники жадно стали вдыхать ее. Не успели прийти в себя, как посыпались удары, возгласы команды, от которых узники бросились из вагона, сминая друг друга, бежали в колонну, которая выстроилась у вагонов. В стороне виднелось красивое здание железнодорожного вокзала. Ярко сверкали буквы «Тимишера II». «Вот куда нас привезли трудиться! Отсюда далековато будет добираться до своих», – подумали с товарищем, с которым шли рядом в колонне.

Пройдя город, выйдя на окраину, перед нами показались наблюдательные вышки, в четыре ряда колючая проволока и масса бараков. С этого момента мы перестали называться людьми, нам дали номера. Я получил № 3650, а у напарника № 3651 нарисован краской в кругу на спине и на груди. Разместили по баракам. В бараке мы увидели одетых в такие же серые полосатые костюмы изможденных, обросших людей. Впоследствии мы узнали, что среди них были руководители подпольной организации, здесь мы встретили бывшего командира бронетанкового корпуса генерал-майора Шпака, Сергея Завадского, Александра Смолякова и др. Они потеснились, дали на нарах место, стали расспрашивать о положении на фронте, где попали в плен.

Первое время я – молодой парень – стеснялся этих людей, даже, можно сказать, побаивался их, но впоследствии к ним появилась симпатия. Не так обращали внимание на их суровый взгляд. Часто по вечерам на верхних нарах без огня мы подолгу беседовали с ними, говорили о человеческом достоинстве, каким должен быть коммунист в лагере, в застенке. Коммунистом ты должен оставаться везде, мы – коммунисты в ответе вот за этих товарищей, которые в бараке и в лагере. Слова правды нужно доводить до них, разъяснять им, чтобы они не ходили по помойкам в поисках пищи, сплачивать между собой людей, прививать уважение друг к другу, не допустить, чтобы администрация лагеря сумела натравить одного человека на другого.

Раскаты Сталинградской битвы дошли и до нас, их не могли задержать ни стены казематов, ни колючая проволока. Как-то нас погнали на работу, на чистку города, убирать строительный хлам. Мы увидели случайно «оброненный» сверток. Солдат не заметил это, наш товарищ Шевченко Николай поднял его и стал делить между нами; у нас был установлен закон, что все найденное съедобное делить всем поровну. Он увидел в хлебе записку. Не привлекая внимания конвоира, мы быстро разошлись. Позднее, в лагере мы узнали из написанного о том, что армия Паулюса разбита под Сталинградом. На другой день весь лагерь узнал об этой радостной новости, все ждали скорейшего окончания войны, после этого стали учащаться побеги. Но обратно беглецов приводили все меньше и меньше, многим удавалось дойти до цели. Настало время осуществить организованный побег. Его взялись организовать из офицерского барака наши офицеры.

Первый вариант открытого выступления заключался в том, чтобы снять блоковых (охранников), затем незаметно ликвидировать охрану. Но этот вариант быстро отпал по той причине, что только небольшой группе удалось бы бежать и укрыться в городе у сторонников Сопротивления, с которыми была установлена связь; леса были далеко, и масса людей была бы обречена на уничтожение.

Стали разрабатывать другой план. И тут предложил воентехник 1-го ранга Романовский такой план. Он заключался в том, чтобы из уборной, которая находилась в секции, прорыть туннель. Предстояла трудоемкая работа, требующая больших физических усилий. Земля, которая сбрасывалась из туннеля в ямку, надежными людьми время от времени выносилась на свалку, замаскировав ее хламом. Эта работа длилась больше месяца, и только в августе этой группе удалось осуществить намеченный побег.

Не раз администрация лагеря пыталась производить вербовки в «доблестную» кубанскую и (другие) армии. Помню, однажды на работу нас никого не погнали и не было воскресенья, но дали «отдохнуть». В лагерь приехали щеголевато одетые офицеры с широкими лампасами на брюках в сопровождении коменданта лагеря майора Чекана и его свиты из лагерного начальства. Помню, зайдя в бараки, они платочком зажимали носы, ибо был до тошноты тяжелый запах. Среди вошедших (офицеров) был седой полковник с большой бородой. Он стал приглашать в создаваемую «армию освобождения», с нар сыпались вопросы: «Сколько будете нам платить за службу?» Ответ: «За верную службу будете получать, как и все солдаты нашей армии: довольствие, обмундирование и свободу».

«Против кого будем мы воевать?»

Ответ: «Вы будете защищать матушку Русь от большевиков и коммунистов».

С нар посыпались возгласы: «Дешево хотите купить, не выйдет!»

Здесь полковник, который приглашал, покраснел, как кумач, и поспешил к выходу, за ним подалась вся свита, скорее выйти на свежий воздух. Но все же один предатель нашелся, записался «в армию освобождения». Его вскоре утопили в уборной, и все поняли, что в лагере кто-то руководит этой массой людей.

После описанных событий администрация лагеря стала принимать по отношению к пленным репрессивные меры: был установлен запретный час, нарушивший его узник жестоко избивался, и сажали его в карцер. В знак этого по лагерю была объявлена голодовка, утром никто из бараков не вышел за суррогатом кофе, в обед также, на второй день, также никто не вышел на обед за баландой, как мы ее называли. Особенно эта голодовка сильно имела действие на больных и инвалидов, но они мужественно ее переносили, лежа на нарах. Об этом было доложено коменданту лагеря, который цинично заявил: «Не все ли равно, кто как подохнет, черт с ними, пускай голодают». Но, опасаясь, что на него обратят внимание сверху, решил подавить строптивый характер и заставить пленных принимать пищу.

На утро четвертого дня рота солдат, вооруженная пулеметами и палками, влетела в бараки, началось беспощадное избиение всех, не обращая внимания на больных и инвалидов. Закончив «обработку» одного барака, переходили в другой барак, и к обеду избитые узники – кто мог передвигаться – потянулись к столовой.

Вскоре после этих событий меня с группой других пленных повезли на лесозаготовки в районе гор. Важета. Так как я был ранее шофером, меня посадили на машину, ибо гражданского шофера найти очень трудно, все были на фронте. Привезли в город, который выглядел очень мирным, весь утопал в зелени. Однажды я приехал с очередным рейсом, ко мне подошел гражданский человек. Сначала я на него не обратил внимания, и к собеседованию не было никакого желания,