Преступления фашизма в годы Великой Отечественной войны. Знать и помнить - Нина Константиновна Петрова

Ф. М-98. Оп. 3. Д. 9. Л. 106–107.

№ 93

Давайте спросим Лили Штраус

Недавно, перебирая свои фронтовые блокноты, я обнаружил подпись (автограф): «Лили Штраус». В памяти сразу же возникли картины двадцатилетней давности, о которых и хочется сегодня рассказать читателям «Комсомольской правды».

В апреле 1945 года воинская часть, в которой я служил, участвовала в освобождении фашистского лагеря Освенцим. Еще накануне, с приближением артиллерийской канонады, гитлеровцы спешно (пытались) увести в тыл хотя бы часть заключенных. Всем мужчинам призывного возраста было приказано построиться у ворот лагеря. Те, кто не мог или не хотел уходить с фашистами, пристреливались на месте. С десяток трупов, припорошенных снегом, мы увидели за воротами лагеря.

С какой радостью, с каким подъемом встречали заключенные своих освободителей! В бараках стоял многоголосый, многоязычный шум. Венгры и поляки, французы и немцы, русские и югославы, все разноплеменное население лагеря, перебивая друг друга, на разных языках выражало гнев и ненависть к фашистским извергам, делилось горем пережитого, радостью освобождения.

И вот здесь-то замечательным помощником нам оказалась двенадцатилетняя Лили Штраус из Югославии. Лили поражала своей развитостью, пониманием происходящих событий. Она с успехом объяснялась на 6–7 языках.

Сколько жутких историй, рассказанных заключенными о зверствах гитлеровцев, стали известны нам, благодаря Лили Штраус! Вместе с ней бывшие заключенные провели нас к взорванным печам – крематориям и показали огромный ров, в котором гитлеровцы сжигали трупы в кострах.

Огромное впечатление на всех нас произвел детский блок, в котором фашисты держали оторванных от родителей детей. На трех рядах нар от пола до потолка копошились изможденные малолетние детишки. Вот измазанное грязью исхудавшее личико двухлетней русоволосой Гали Прохоровой из Смоленска. На наше обращение к ней она постукивая ручонками по доске, напевала: «Та-та-там, та-та-там!»

Не по годам серьезен был Гриша Жуков из Витебска. Он видел, как гитлеровцы умертвили его мать. С трехлетней Людой Бочаровой удалось поразговаривать:

– Где мама?

– На фронте.

– Где фронт?

– Где бомбят…

В детском блоке находились дети различных стран Европы. По-взрослому побеседовали мы с двенадцатилетним хорватом Олегом Мандыч. У него русская бабушка из Киева. Отец и дед Олега сражались в рядах Народно-освободительной армии Югославии. Сам Олег, несмотря на свое несовершеннолетие, готов был взяться за оружие.

Печальную историю о своей семье поведала нам и Лили Штраус. Родилась она в г. Вранов (Сербия). Отец – извозчик. Гитлеровцы арестовали всю семью. Отца заключили в один лагерь, маму в другой. Лили с сестрой и братом привезли в Освенцим. Всем им на руках выкололи номера: Лили № 27 125, ее десятилетней сестре Гите – А27 126, восьмилетнему брату Дюро – Б142 272. Так были пронумерованы гитлеровцами все дети, заключенные в лагере.

После бесед с бывшими узниками фашизма мы привезли Лили и Гиту в расположение нашей части. С большой осторожностью угостили чаем, легкой закуской, включили радио Москвы. А вечером, нагрузив повозку хлебом, консервами и другими продуктами, мы усадили в нее наших гостей, и старшина Архипов отвез их обратно в лагерь, откуда всех детей должны были в ближайшее время эвакуировать на родину.

Так мы и расстались с юными югославками. Где-то они сейчас? Как сложилась их жизнь? Удалось ли найти своих родителей?

С тех пор прошло 20 лет…

Давайте спросим, смогут ли забыть злодеяния Лили и Гита, сами испытавшие зверства фашистов, смогут ли забыть и простить их все те, кто находился в Освенциме и до сих пор носит на своей руке проклятое клеймо, выколотое гитлеровскими варварами…

Веселов А. Д.

12 апреля 1965 г. г. Архангельск

Ф. М-98. Оп. 3. Д. 10. Л. 164–166.

№ 94

Побег из неволи

Рассказ бывшего заключенного № 35 308

Концентрационный лагерь, куда я попал из Бухенвальдского концлагеря под № 35 308, находился близ завода, что расположен в г. Сна. Территорию лагеря опоясывала в три ряда колючая проволока, постоянно находившаяся под высоким электрическим напряжением. Все военнопленные в концлагере содержались в деревянных бараках, которые делились на несколько комнат. В одной из таких комнат на трехъярусных нарах нас, заключенных, ютилось по 45–70 человек и более, тогда как поместиться в ней могло 15–20 человек. Окна открывать категорически запрещалось, поэтому в комнатах была нестерпимая духота, воздух всегда был насыщен зловонием.

Одежду узника составляли брезентовые ботинки на деревянной подошве, полосатые брюки, куртка да такой же полосатый головной убор. С правой стороны на брюках возле кармана и с левой на куртке в районе грудного кармана каждому военнопленному нашивался красный треугольник, основанием вверх. В центр этого треугольника из черного материала нашивалась буква «Р», которая означала «русский». Чуть выше треугольника на куртке значился лагерный номер узника. Аналогичный номер имелся на левой руке ниже локтя. Причем номер на руке выкалывался тушью или выжигался каленым железом. В лагере, в основном, содержали советских пленных, но были и люди других стран и национальностей.

Три раза в сутки мы получали по мизерному ломтику хлеба и по миске баланды, сваренной из очисток картофеля, брюквы или свеклы.

Избивали нас за малейшую провинность, чаще всего ни за что, а так, в задаток, чтобы впредь мы были послушней и исполнительней. Словом, считали нас за скот, за рабочую силу…

Например, если заключенный не поприветствует при встрече немца-охранника, как нам утверждали фашисты, «представителя великой Германии», ему полагается 15 ударов резиновой дубинкой. И это еще не все. Вначале узника по трансляции вызовут в канцелярию, спросят, почему он не снял головной убор. Далее прочтут соответствующую мораль о великой немецкой расе. Только потом начинается процесс экзекуции. Узник раздевается донага и ложится на станок, специально предназначенный для «воспитания» нецивилизованных пленных. Палачи привязывают его руки и ноги ремнями к этому станку и начинают наносить удары резиновыми дубинками. Палачей двое. Удары они наносят поочередно, наносят с забвением, радостью, наслаждением… Наказуемый, в свою очередь, обязан считать удары. Если же он ошибется в счете, то все повторяется – старые удары, которые узник уже получил, во внимание не берутся. Он получает новые удары и обязан считать эти новые удары. И так до тех пор, пока заключенный правильно не сосчитает предназначенные для него удары. Нередко палачи запарывали узников до смерти.

На работу пленных гоняли в завод RAW. Там производили ремонт железнодорожных вагонов поточным методом, который не давал ни малейшей возможности не только отдохнуть, но и собраться с мыслями, сосредоточиться… Над нами стояла армия мастеров, надзирателей, полицейских, охранников, эсэсовцев, палачей…

Обессилевших, изнуренных, не способных к работе, не успевающих за автоматами производить нужные операции расстреливали на месте как саботажников. Однако иногда не