Преступления фашизма в годы Великой Отечественной войны. Знать и помнить - Нина Константиновна Петрова

Мой организм, измотанный, обессиленный, истощенный, не выдержал этих напряженных минут, и я на какое-то мгновение потерял сознание. Но толчок в бок вернул мне сознание, шепот:

– Уходят!

Стук двери, и снова тишина. Давящая, гнетущая тишина. Но длилась она недолго. Нарушил ее свисток паровоза, увозящего наших товарищей. С ними мы, укрывшиеся в тайнике, больше не встречались. Но, по слухам, дошедшим до меня позднее, весь эшелон был уничтожен фашистами.

С наступлением ночи мы выбрались из укрытия. Осторожно озираясь по сторонам, исследовали зону лагеря. Не оставили ли фашисты кого из охранки? Вроде бы нет. Концлагерь утопал в электрическом свете. Пришлось вырубить все рубильники, какие были включены. Прикрываемые темнотой, начали совещаться, что будем делать – уходить ли в сторону приближающегося фронта или укрываться здесь, в концлагере?

Решили: пока будем укрываться в зоне лагеря.

Было нас четверо: Федор, Степан, Виктор и я, Алексей, как звали меня мои товарищи. Мы трое – Степан, Виктор и я – чувствовали себя более или менее сносно. А Федор был болен. Перед тем, как бежать, он взял где-то шприц и, чтобы не ходить на работу, ввел себе под кожу ладони керосин. Рука его распухла. Нужно было разрезать ее. Что я и сделал.

Забинтовав кое-как руку Феде разными тряпками, мы принялись расширять себе убежище.

О еде нам особо беспокоиться не следовало, так как хлебозавод находился рядом, всего лишь за колючей проволокой. Оттуда мы принесли 4 бумажных мешка, набитых еще теплыми буханками хлеба. Утро следующего дня ознаменовалось тем, что вместо узников в наш концлагерь привезли семьи советских переселенцев, «добровольно» приехавших в гитлеровскую Германию искать счастья. Поверив геббельсовской брехне о кисельных берегах Германии, они покинули свою Родину, надеясь на чужбине обрести легкую жизнь. Нашли, кому верить! Смешно!

Однажды вечером мы легонько приподняли одну из подпиленных досок своего тайника. Нам было любопытно узнать, кто же поселился в нашей комнате, над нами. Нашему взору представилась такая картина. На столе в миске лежала вареная брюква, нарезанная кусочками, и несколько ломтиков хлеба, точно таких же, какие нам давали в столовой концлагеря. В комнате находились седая, дряхленькая старушка и шустрая белобрысенькая девочка. На вид ей можно было дать годика 4 или 5. Они, видимо, кого-то ждали. От брюквы шел пар, но есть они не садились. Сердца наши сжались от щемящей боли, когда мы увидели, как девочка смотрела на стол, как она облизывалась при виде пищи. Кто-то из нас сказал еле слышно: «Она же голодная, страшно голодная».

Виктор, кажется, предложил дать переселенцам буханку хлеба. Мы с ним согласились: дать надо. Но как это сделать? Ведь не вылезешь и не скажешь: «Нате, ешьте на здоровье». Так можно погубить самих себя.

Решение пришло само. Старушка и девочка вышли из комнаты. Мы, верно, воспользовались этим и, бросив буханку хлеба на середину пола к столу, стали ожидать, что будет дальше. И что характерно, когда они вернулись и увидели хлеб, да еще целую буханку, то девочка запрыгала от восторга, а старушка, припав на колени, начала креститься, сказав при этом:

– Бог послал. Возблагодарим же его за это.

Я смотрел на нее и невольно думал: «Какая темная, непонятная… До чего дожила. Эх!..» Тут в комнату вошли мужчина и женщина, вероятно, родители девочки, ибо она бросилась к ним в объятия.

Мы не стали больше наблюдать за ними, обеспокоенные тем, что они заметят нас, и кто знает, как тогда обернется все. А вскоре они покинули этот концлагерь.

Оставшись в лагере опять одни, мы, оборудовав в соседнем бараке под полом другое убежище, перебрались в него: там было более просторней и теплее, так как мы устлали землю соломенными тюфяками.

– Не жизнь, а малина, не убежище, а рай, только ангелов-хранителей не хватает да табачку, – шутит Федя.

И он был прав. Табаку у нас – ни на закрутку. Мы курили солому.

Между прочим, это-то нас и привело к тому, что мы в одну из ночей взломали дверь в здании бытового корпуса. Там мы обнаружили в большом изобилии табак, муку, обувь, одежду и т. д. Накурившись до опьянения, набрав табаку про запас, одевшись во все самое лучшее, мы взяли муки с целью сварить из нее что-нибудь вроде заварухи. Нашли ведро, воду… В одной из комнат разворотили трубу, чтобы дым не выходил наружу. Растопили печь – железную бочку с отверстием для накладывания дров. В это время отворилась дверь, и – о ужас! – пред нами предстал шуцман с пистолетом в руке. Ну, хана!

– Что вы здесь делаете?

Мы застыли в оцепенении, каждый из нас смотрел на дуло пистолета.

– Варим… – Федины губы открылись произвольно, без его ведома. Потом он и сам удивлялся этому не меньше нас.

– Кто такие?

Мы понемногу начали овладевать собой.

– Переселенцы мы.

– А-а, – протянул шуцман и удалился.

Значит, он действительно поверил в то, что мы переселенцы. Ах да – одежда. На сей раз нас выручила одежда. Это нас обрадовало и вместе с тем огорчило. Обрадовало потому, что мы можем говорить, что мы-де переселенцы. А это может пригодиться. Огорчило же потому, что вдруг появится еще кто, да, не дай бог, из охранников и признает нас, тогда все, конец.

Мы, загасив в печи огонь, снова отправились в свое убежище. После этого случая мы долго еще не рисковали покидать его. Даже отсутствие воды не могло вынудить нас оставить хотя бы на минуту свой тайник. А жить-то хочется? Хочется. Жажду надо чем-то утолять? Надо. А чем? Водой. А где ее найдешь? Где? Но мы все же нашли воду. Через наш тайник проходили трубы. Обследовав их, мы пришли к единому мнению, что это – водяной трубопровод. Напильника мы не нашли, поэтому нам пришлось пилить трубу каким-то камнем. Пилили мы долго, очень долго. От этого у нас мучительно больно ныли руки, все тело… Но когда вода тоненькой струйкой брызнула из щели, пропиленной нами, мы были бесконечно довольны. Между тем рука у Феди вторично распухла, посинела… И тогда я сказал: «Братцы, я пойду в шестой лагерь, быть может, что-нибудь добуду из медицины». Я лучше из всех нас говорил по-немецки и приблизительно знал, где расположен лагерь № 6, в нем тоже находились советские переселенцы. Возражений со стороны товарищей не последовало, и я, вооружившись на всякий случай камнем, отправился на розыски лагеря № 6. В приличном костюме, в берете, в новых ботинках, с трубкой во рту, я скорее походил на француза, нежели на русского. Дорогой