Тума - Захар Прилепин

Стягивая пологи, продолжал говорить:

– А ныне государь так содеял, что никакого дурна не учинят хохлачи боле: и ко кресту приведены, и присягу приняли!.. И надо ныне гнать шляхту литвинскую, и униатов, и жидов-арендаторов – до самыя Варшавы… И тое дело предстоит моим друзьям – донскому казачьему воинству! И воинству тому я, помимо выпитой в кабаке водки, – на здоровье вам, атаманы-казаки, и лотка пирогов забранных, привёз ещё сорок лотков… гляди!.. тех пирогов… и сухарей… и птицы всякой… и бараньих, и прочих туш… и гречи десять мешков, и пять вёдер вина…

Холопы поспешно поднимали скинутые купцом прямо на дорогу пологи.

– А на Валуйки дойдёте, – продолжал Харлам Матвеевич, – там вас заново накормят моим именем! А с утра… пришлёшь мне посыльных… пусть скажут, сколь у вас голутвы пошло на украйны бескафтанных и разутых… оденем, обуем!.. Не скажу за всех, а босых не обидим! А бессабельных, тех мы со други мои купеческие – вооружим!.. Не скажу за всех, а дюжину-две…

Дронов растрогался, который раз желая обнять купца, вставить слово, пригласить его до шалаша, но Харлам Матвеич взмахом единственной руки оборвал атаманов порыв, и, оглянувшись, крикнул холопам:

– Али не слухаете?.. Атаман велел завозить возы, разгружать!.. Не благодари, атаман, не благодари! Великое творится!.. Такого государя Бог послал на Русь, и не чаяли уж – а смилостивился Господь!.. Как не пособить такому государю! И вторую руку за такого отдать в радость! А птицы той и вина – мне ещё… достанется! Куры нестись не перестанут, брага добродит… а земли у нас нынче – так мыслю, в четверть от нынешней Руси прибавится… Разве ж обеднеешь с таким, спаси господи, запасом?

…на четыреста человек и таких щедрых даров было – только раззадориться.

В один вечер съели треть, выпили всё.

Утром Дронов, крикнув Будана, решил, не откладывая, ехать к оружейным складам: забрать, сколь подарят, оружья.

Сотника же Сергея Кривого, а с ним Степана Разина да расстригу Куприяна, так и не снимавшего по сей день бархатную скуфью и рясу, атаман отправил до купеческих рядов – за кафтанами и обувкой.

Тутай увязался с ними.

Торжок был сразу за острожной, с двухсаженным рвом и с надолбами в два ряда, стеною.

На торжке трудились в своих мастерских – и тут же торговали – кузнецы, плотники, гончары, сапожники, портные, колёсники, бочарники, седельники, золотари, кожемяки.

Обильно толпился люд посадский и заезжий.

Повсюду встречались слободские, по прибору, казаки.

Мелькали в толпе воронежские стрельцы, драгуны, затинщики, пушкари, искавшие своего товара.

Спросив у прохожих, черкасские донцы скоро отыскали одёжную лавку купца Харлама Матвеича.

Купцов служка – косой мужик в овчинной шубе, кожаных штанах, в колпаке, – радости при встрече с казаками не выказал.

Не обращая внимания на то, что их со всех сторон разглядывают воронежские воинники, Кривой придирчиво отбирал вываленные на прилавок кафтаны:

– Добрым платьем клялся одарить милостивец твой! – ругался он. – Ферезеи сулил есаулам! На собольих мехах сулил! Шёлковые! И сапог сафьяновых, сказывал, три мешка заготовил! Тащи сапоги наши! Чего мне суёшь, раззёва! В таком зипуне в мае медведь помёрз!.. Свою шубу сымай, раз так!.. Чего нет, сапа белоглазая! Сымай, велю! Пока не окалечили тя!

Служка терпеливо сносил ругань Кривого, но кафтаны не менял.

Кривой, видя такое, поймал его за воротник. Хоть служка и казался здоровее Кривого, а тот разом согнул его к себе через прилавок. Упираясь и скользя по прилавку растопыренными пальцами, служка пытался не вывалиться.

– Не то и правда мыслишь: шуткую я? – прошипел ему в лицо Кривой. – Слободские ваши казаки, видать, забыли вам сказать про то, какие ещё казаки случаются!

Вдруг у Кривого оказался нож в руке. Когда б служка хоть чуть двинул ладонь в сторону, быть бы ей проткнутой, но он, должно быть, и не успел заметить взмаха – потому нож воткнулся ровно меж наладонным и указательным пальцами его, уйдя в прилавок на полтора вершка.

Воронежские воинники, следившие за происходящим, не тронулись с места. Черкасские донцы и не глядели на них. Местные – хоть стрельцы, хоть драгуны, хоть те, что звались казаками, – были, пока татарове не явятся, землепашцами. Низовые казаки вровень себе верховых слободских не ставили никогда. Пока воронежские воинники землю пахали – истинных казаков, кто имя то по праву нёс, государь сам хлебом жаловал.

Служка, побледнев, замер.

Глядя мимо Кривого, пожаловался:

– Как же найду гожих кафтанов атаманам, коль ты на нож насадишь меня?

– Гляди-и… – сказал Кривой, толкнув служку в грудь.

Раскачав, вытянул хищный свой нож.

Служка, как в тину, нырнул в густо развешанные кафтаны. Уйдя во вторые ряды, запропал, как и не было его.

Казаки, посмеиваясь, загрузили всё, что было развешано, на повозку.

Воронежцы грудились вокруг, глядя во все завистливые глаза.

Стрельцы да прочие воинники от греха подале ушли прочь.

Явились двое ярыжек – глянули, и тоже, будто их свежуном сдуло, исчезли.

Казаки заглянули в кабак отметить прибыток.

Возок поручили стеречь местным питухам.

В кабаке наскоро опрокинули по кружке хлебного вина, зажевали мочёным яблоком, сказав целовальнику за платой идти к дьяку в Съезжую избу.

Питухи, стерёгшие воз, шепнули, что за торговыми рядами – тюрьма. Сидельцы который день просятся отпустить их в казаки, чтоб уйти на ляшскую войну, а воевода не велит.

– Нонче в городе другой воевода! – сплюнув, сказал, выходя с кабака, Кривой. – Атаман Разгуляй!

Тюрьма – четыре крытых сруба в земле – располагалась за оградой. Из каждого сруба торчало по трубе. На дубовых воротах висел тяжёлый поржавелый замок. При воротах в крепком пристрое сидели тюремные целовальники.

Кривой помахал целовальникам в слюдяное окошечко:

– Выходите, воров привели!

Выкатились сразу трое: ражие, в стрелецких кафтанах, при саблях.

У одного, пока шапку надевал, бренькали ключи на пальцах.

– Губного целовальника ищу, – круто сломав поясницу, Кривой поклонился. – А он меня, – добавил, поднявшись.

– По кой ты ему? – спросил государев служивый, отирая скользкий после пирога рот.

– Убойцу ищут, сказывали. То я, – признался Кривой. – Пусти до сруба.

– Губного целовальника в Съезжей избе спроси, – сказал, цыкая зубом, старший целовальник; на явившихся казаков он глядел спокойно.

– Тюремного старосту тогда покликай.

– И его там найдёшь, – ответил старший.

– Так я в побег пойду, – удивился Кривой. – Ты загибай пока персты, а я расскажу. Попа на Пасху обокрали, слыхал? Взяли чаши хлебные, ставцы, ковши, братины, братинки маленькие, чарчонки, ендовы бражные, ендовки винные, кувшины бражные, кувшины водоносные, корчаги бражные, котлы путные, ступы, толкачи, судна осиновые, короба и лукошки,