Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

Даже нацисты после 1933 г. были очень лояльны по отношению к «фёлькише», некоторые из них, ранее не имевшие возможности публиковаться, начали издавать журналы. «Северное общество» «фёлькише» в 1934 г. стало выпускать журнал «Раса», Гиммлер поддержал журнал «фёлькише» «Германия», известный в тогдашней Германии теоретик «фёлькише» Эрнст Крик со своим получившим поддержку журналом «Народ в процессе становления» стал влиятельным идеологом нацизма[1032].

Организационная связь между «фёлькише» и национал-социализмом следующая: в 1912 г. в Северной Германии возникла фёлькишская организация «Германский орден», который был антисемитской тайной ложей по образцу масонов. Баварской «орденской провинцией» этого ордена руководил лжебарон Рудольф фон Зеботтендорф (дворянское звание им было присвоено самочинно), для маскировки орден с лета 1918 г. именовался «Общество Туле». Членами «Общества Туле» были Альфред Розенберг, Юлиус Штрайхер, Готтфрид Федер, Рудольф Гесс, Герман Франк. Для расширения собственного влияния по инициативе «Общества Туле» в 1919 г. и возникла под руководством рабочего железнодорожных мастерских Мюнхена Антона Дрекслера «Немецкая рабочая партия» (Deutsche Arbeiter Partei), на собрании которой в 1919 г. и появился тогда еще «неизвестный никому ефрейтор Первой мировой войны» (это словосочетание было сделано нацистской пропагандой устойчивым)[1033]. В целом движение «фёлькише» было крайне аморфно, расплывчато, не обладало строгой организацией, что особенно отталкивало Гитлера, хотя после 1933 г. многие «фёлькише» перешли к нацистам. Пренебрежительные отзывы Гитлера о «фёлькише» не относятся к их идеологии, а исключительно к тактике и организации.

Немецкий публицист 20-х гг. Вильгельм Ярно в своей статье для «Прусского ежегодника», сравнивая «фёлькише» с фашистами и коммунистами, предвосхитил возникновение понятия и явления «тоталитаризм». Ярно писал, что группы «фёлькише» выказывают следующее «структурное сходство с коммунистической партией. 1. И „фёлькише“, и коммунисты рассматривают себя как элиту. 2. Одинаковым для обоих этих течений является стремление к политическому господству этой элиты. 3. И те и другие не удовлетворяются пассивным членством, требуя от своих адептов активности. 4. Очень тесная связь существует между политической и военной организациями у „фёлькише“ и у коммунистов. 5. И те и другие признают необходимость политического убийства»[1034]. В связи с этим внешним родством фёлькишской и коммунистической доктрин (внешне противоречащих друг другу) любопытно отметить, что в России после развала советского государства интегристские (в противовес декларированной демократии) функции почвенничества и коммунизма проявились вполне.

Еще более значительное сходство «фёлькише» обнаруживали с нацистами: во взглядах «фёлькише» можно найти все мировоззренческие элементы национал-социализма: антисемитизм, идею народной общности, геополитические и расовые идеи. После 1933 г. понятие «фёлькише» осталось наиболее употребительным понятием для обозначения нацистского мировоззрения (к примеру, центральный печатный орган НСДАП назывался «Völkischer Beobachter») и существовавших в годы нацизма художественно-литературных и философских течений. Большой знаток идеологии «фёлькише» Мартин Бросцат писал: «Все, что было в нацизме вообще идеологического, все, что нельзя свести к чистому оппортунизму и голому макиавеллизму, было фёлькишского происхождения»[1035]. Поэтому «фёлькише» имели довольно значительную свободу выражения мнений, которой ни у кого в рейхе не было. Эта свобода простиралась от своевольного толкования партийного жаргона и скрытого нонконформизма до очевидного сопротивления. Вместе с тем свести «фёлькише» к нацизму тоже нет оснований, ибо многообразие идей, уровней и отдельных интерпретаций понятия «фёлькише» были довольно значительными и широко распространенными в межвоенной Германии и до нацистов. Уже одно то, что отдельные элементы мировоззрения «фёлькише» были субстратом «консервативной революции», говорит о том, что оно не может рассматриваться как отдельная компактная доктрина, целиком воспринятая нацистами. Сторонники «фёлькише» не имели прямого влияния на Гитлера, не были его духовными инспираторами, но они подготовили почву для нацизма, дали нацистам многие пропагандистские уловки, создали атмосферу особой значимости, весомости целого сонма почвенно-народнических (фёлькишских) ценностей, которые в нацистские времена рассматривались как стоящие выше всякой критики и требующие полной лояльности. Впрочем, это не помешало некоторым «фёлькише» стать жертвами нацистского террора.

5.3. Национал-революционеры

Национал-революционное крыло «консервативной революции» выделяется прежде всего своим акцентом на необходимость проведения революционных преобразований либеральной демократии Веймарской республики, а также довольно необычной для правых ориентацией на новый большевистский революционный опыт и энергию. Этот новый революционный национализм питался мужской солдатской гордостью, офицерским высокомерием, горечью поражения, зрелищем униженной родины, отвращением к шаткой демократии. Кроме того, бюргерская умеренность и ее политический эквивалент либеральная демократия представлялись людям типа Юнгера, Пьера Дриё ла Рошеля, Габриэле д'Анунцио бесцветными и пресными[1036].

Если младоконсерваторы стремились по-новому обосновать консервативные ценности иерархии, корпоративной системы, авторитарного порядка, «фёлькише» хотели в наибольшей степени реализовать почвенно-народнические ценности, то национал-революционеры концентрировались непосредственно на методах достижения всей совокупности целей «консервативной революции». Поэтому порой довольно сложно отделить и идентифицировать феномены, относящиеся именно к национал-революционному направлению, ибо цели и методы на практике должны соответствовать друг другу. Наиболее значительными представителями национал-революционного течения – наряду с братьями Юнгерами (своеобразным манифестом национал-революционеров была брошюра Фридриха Георга Юнгера «Марш национализма» 1926 г., представлявшая собой радикальную критику Веймарской республики) были Франц Шаувекер, Гуго Фишер, Эрнст фон Заломон, Эрнст Никиш. Среди деятелей национал-революционного направления имели место интенсивная дискуссия, обмен мнениями, в котором главные роли играли Эрнст Юнгер, Эрнст Никиш, Грегор Штрассер, Эрнст Заломон, капитан Эрхард; мнения этих людей (в большинстве героических ветеранов войны) в среде представителей «консервативной революции» считались важными, и они во многом влияли на ее течение. Политическое влияние национал-революционеров было наименьшим в пределах «консервативной революции», но они создали особую атмосферу радикализма, который столь несвойствен немецкой политической культуре. В целом национал-революционное крыло занимало самые левые позиции, ибо в его состав органично входила экзотическая группа национал-большевиков, отличавшаяся редким сочетанием интегрального антикапитализма и революционного антидемократизма, готовностью к союзу с коммунистами и стремлением перенять советские методы с некоторой поправкой на Германию[1037]. Национал-большевизм представляла группа Эрнста Никиша «Сопротивление», также к национал-революционному крылу относились группа Грегора Штрассера «Черный фронт», отчасти союзы «Викинг», «Вервольф», «Оберланд», даже в «Стальном шлеме» были активные сторонники национал-революционного направления.

Самую левую часть национал-революционного направления и «консервативной революции» в целом составлял национал-большевизм, которому, с одной стороны, была присуща радикально-антикапиталистическая, а с другой – просоветская фразеология. С советской стороны делались попытки привлечь симпатизирующих Москве правых. Так, 20 июня 1923 г. Карл Радек произнес в Москве свою знаменитую речь «Лео Шлагетер путешествует в ничто», в которой пытался убедить правых сторонников активного сопротивления в том, что они должны стать на сторону борющихся рабочих, если в самом деле хотят по образцу Гнейзенау и Шарнхорста возглавить национально-освободительное движение. Только тогда дело народа станет делом нации, говорил Радек, дело нации сможет стать делом народа, потому что только тогда возможно возникновение той железной фаланги людей физической и умственной работы, принадлежащих к лагерю труда, а не к