Преступления фашизма в годы Великой Отечественной войны. Знать и помнить - Нина Константиновна Петрова

села, деревни, думали – им так легко достанется и Россия, как те, другие покоренные ими страны. Поэтому меня, видимо, они и не расстреляли, видимо, увидели, что сложения я богатырского был, сказали: «Подлечим, “скотом” хорошим будет!»

Да не тут-то было! Русского сломить трудно, гордость наша мужицкая сильна.

Вернулся я из их лазарета и стал готовить ребят к побегу. Но тут приехали немецкие помещики – «бауэра» и стали отбирать к себе рабочий люд. Попал в их число и я. Увезли нас в бауэрское поместье в 200 км от Берлина, тогда это был глубокий немецкий тыл. Днем мы у бауэра сажали картофель, а на ночь нас, как скот, загоняли в бывшую конюшню, запирали на огромный замок. Окна были узкие, забитые решетками из лобогреек (концы заострены). Проработав с полмесяца, обдумав план побега, заготовив спичек, решено было бежать в одну из темных ночей. Многие считали наш побег бессмысленным, слишком далеко было до линии фронта. Желающих бежать оказалось пятеро. Жаль, что фамилий этих товарищей не помню, знаю только, что один был из Москвы, двое из-под Москвы, один сибиряк и я из Кавказа. Набросав на заостренные концы решеток шинели, мы согнули их и через окна бежали. Шли в одном направлении – на восток, шли ночами. Днем отсиживались в лесах, оврагах.

Шли 19 суток. Вначале питались корой, потом случайно попалась коза, потом снова кора. На 20-е сутки около г. Познани вечером в лесу, не зная, что находимся вблизи дороги, т. к. чаща была густой, решили сготовить себе ужин; трое из нас пошли собрать сушняк, а двое готовили ужин; нас троих заметила охрана дороги, которая охранялась полицейскими с собаками. Мы бросились бежать, но было поздно, нас догнали собаки, стали рвать на нас одежду, кожу. Нас арестовали троих, а о судьбе тех двух товарищей так мы и не узнали, видимо, им удалось бежать.

Повели нас в Познань, в гестапо, избили, перевели в тюрьму в центре города, после чего направили нас в г. Вальштейн – лагерь военнопленных. Там посадили каждого в одиночку в темницу на 21 сутки, а оттуда снова в Познань, в лагерь военнопленных. Там я пробыл год, на моем костюме, спине, рукавах, брюках, был написан красной краской крест. Это знак о совершенном побеге, но мысли о втором побеге не давали мне покоя. Не выносит русская душа насилия, не могла переносить рабства. Здесь я познакомился с Сафали Адулай Анадовичем – азербайджанцем из Баку, с честным, хорошим, настоящим советским другом, с такой же натурой, как моя. Мы быстро с ним сдружились, двух товарищей я уже больше не встречал; с Сафали мы быстро поняли друг друга, мысли у нас были с ним одни: «Бежать!» Мы стали готовить план побега, стали готовить себе попутчиков. В бараке нас было человек 30.

Соглашались все. Стали готовиться, но постепенно пришли к выводу, что побег бессмыслен, т. к. слишком глубокий тыл, до своих не добежать! Верен слову остался Сафали, решили мы с ним рискнуть. Если побег будет удачен, нашему примеру последуют другие. Стали первыми.

Однажды вызвали меня из барака к коменданту; захожу. Рядом с комендантом сидел офицер в немецкой форме и на чистейшем русском языке стал агитировать меня вступить во власовскую армию. До чего гадко было слушать речи предателя, кулаки сжимались, сердце обливалось кровью. Я еле сдержался, чтобы не плюнуть ему в лицо. Я ответил ему, «что я русский солдат, родился в России, принял присягу в русской армии, в другой армии служить не присягал, а значит, и воевать против России, против своих братьев, которых у меня пятеро, но они воевать не будут». Долго упрашивали, угрожали, но… бесполезно. Меня отправили в другой барак, чтобы не встречался я с товарищами, которых стали водить по одному человеку к нему, и скоро ко мне весь барак пришел. Ох, как легко на душе стало!.. Значит, предателей своей Родины не оказалось среди нас, и как было хорошо смотреть друг другу в глаза, передать это чувство трудно.

Мысль о побеге не оставляла ни на минуту меня. Месяц мы с Сафали готовились к побегу. Барак наш был без окон, деревянный, одна дверь запиралась на замок и охранялась часовыми. Один часовой охранял несколько бараков. В углу барака находился умывальник, около которого было небольшое окно, забитое гвоздями. Ежедневно по несколько гвоздиков вынимали, а которые поглубже сидели, расшатывали. И вот настала намеченная ночь, прослушали, где ходит охрана, легко вытащили остальные гвозди и по одному вылезли из окна. Удачно! Не заметили! Не передать этого чувства наслаждения свободой. Откуда взялись силы! Шли 5 суток, опять, как и первый раз, шли ночью, днем отсиживались в лесу, в копнах. Путь опять был тот же – направление на восток. Все шло хорошо, но вот путь нам преградила река. Сафали не мог плавать. Я решил узнать, глубока ли река, нельзя ли ее перейти вброд, но река оказалась очень быстрой, меня течением сбило с ног и понесло меня вниз по реке, сказалась слабость. Кричать было нельзя, т. к. было близко селение. Несло меня быстро, еле-еле, приложив все оставшиеся силы, выбрался я на берег. Пошел вверх по берегу к Сафали, он бежал мне навстречу с моими товарищами. Там переправиться мы не смогли и пошли вдоль реки.

Пройдя ночь, мы выбрались в лес, который оказался городской рощей. Легли в чащу и уснули. Вдруг слышим разговор мужской и женский. Видим, около нас стоят молодые поляки и говорят нам: «Паны невольники, вас ищут, ищут везде, уходите отсюда скорее». Отдали нам продукты, которые у них были с собой, и мы быстро от них ушли. Вышли к реке, нашли овраг и там провели весь день. В ночь мы опять пошли вверх по реке, минуя рощу. На пути нам встретилась железная дорога. В 10 часов вечера мы хотели перейти ее, и только мы вступили на путь – мы заметили немца офицера с женщиной, вернулись и пошли вдоль пути, но он нас заметил. На той стороне, где шел офицер, был лес, мы решили обогнать его и скрыться в лесу (думая, что он нас не заметил), но он специально спрятался. Потеряв их из вида, мы стали перебегать железную дорогу, тут он окликнул нас, стал стрелять. Мы бежали по дороге, которая, оказывается, вела в город. И тут навстречу полиция, нас забрали, хотели сразу пристрелить, но женщина, которая была с ним, стала просить его не убивать нас. Они положили нас вниз лицом,