Преступления фашизма в годы Великой Отечественной войны. Знать и помнить - Нина Константиновна Петрова

били ногами, прикладами, а потом подняли мою руку и руку Сафали, сковали цепью и повели в том направлении, где мы хотели перебежать дорогу. Вели нас 2 полицая и немецкая овчарка. Привели нас в полицию (оказалось, что железная дорога перерезала этот город). Сняли допрос, одели наручники, кандалы на ноги, привели в камеру, посадили на деревянный топчан, приказали лечь. Смотрю – достают цепь, вдевают в ту цепь, которая находилась на ногах, и протягивают к стенке, где находилось кольцо. Итак, нас приковали к стене. Всю ночь мы были прикованы, утром открыли камеру, отперли цепи и разрешили выйти принять туалет с цепями на руках и ногах. И так продолжалось месяц. Через месяц с нас с Сафали цепи были сняты, и мы были снова с ним отправлены в лагерь г. Познани, только теперь в наручниках, прикованные друг к другу. Привели нас в гестапо г. Познани, и после допроса были направлены в особый лагерь гестапо. Кормили нас брюквой, щи из брюквы, хлеб из свеклы, 300 гр.

Просидев вместе с Сафали с полмесяца, нас однажды вывели на прогулку и показали, как трех наших русских товарищей, прикованных друг к другу в клубок цепями за убийство часовых, били на наших глазах, после чего повесили. В этот лагерь гестапо попадали те, кто бежал, за побеги, за убийство, за неподчинение немцам. Здесь были особенные порядки. Утром, выпуская на прогулку, стоят у дверей двое немцев и бьют плетками, палками, чтобы быстро выходили, ослабленные получали 3–4 палки по спине, голове, не успев быстро пройти. Сам барак был набит людьми, душно без воздуха; ослабленные, раны мои стали гнить без перевязки. Ежедневно 2–3 человека выносили мертвых. Лежать негде было; сидя спали, лагерь был оцеплен в 3 ряда колючей проволокой, и через 100 м часовой, вся территория ночью освещалась прожекторами. Кормили 1 раз в день.

Вскоре мы с Сафали были отправлены в концлагерь Дахау поездом. Вместе с нами были отправлены еще 100 чел. Ехали сутки, прибыли ночью, привели в лагерь, затем в баню. Состригли на голове волосы по бокам и оставили полосу вдоль головы в 2 пальца (такой прическе вмиг мы дали кличку «Гитлерштрассе»). После этого повели нас в карантинный барак, метров за 200 от бани. Были уже заморозки, а мы шли голыми. Одели нас в рябую полосатую одежду. По утрам выстраивали на плацу и по команде «Мицен-аф» заставляли снимать колпаки, команда «Мицен-аф» – одеть; не успел снять и одеть – выводили из строя, били в грудь, заставляли сесть на корточки и сидеть, пока не окончится вся процедура издевательства, – минут 20.

Барак не закрывался, т. к. проволока находилась в 3 ряда под большим электрическим напряжением. Мы были голодны, в помойной яме собирали объедки, делили их пополам. Сафали промывал мне раны. После 10-дневного карантина в этом бараке перевели нас в другой барак, переводили группами 5–10 человек. Подошла моя очередь заходить в барак, я увидел, что всех укладывают лицом к ногам товарища. Я был возмущен и лег лицом к лицу Сафали, за что меня схватили, били ногами, палками, в бесчувственном состоянии я был почти до утра. На работу нас не водили. Это был лагерь для политзаключенных. Были здесь французы, русские, немцы. Во дворе возвышалась большая яма, откуда шел дым от сожженных трупов.

Все это время мы были с Сафали, другом, которого я никогда не забываю. Через полмесяца меня разлучили с ним и направили меня в лагерь Маутхаузен на р. Дунай. Выдали нам металлические номера, и носили мы их на руке, как знак. За потерю этого номера получал возможность попасть вскоре в крематорий.

Носили камень на руках в лагерь из каменного карьера за полкилометра, кормили плохо, били за все, упал – бьют, идешь медленно – бьют, сел передохнуть – бьют. Говорят, увели в баню – увели в крематорий. Из Маутхаузена был направлен в концлагерь в г. Целу (1944 г.), работали в ночное время на автозаводе. Шли на работу в строю по 4 чел. в шеренге, держа один другого под руки, если бы кто бежал (а мысль эта все время преследовала), то были бы расстреляны три шеренги. У нас здесь была подпольная организация, руководимая бывшим подполковником (фамилию не помню). Устроился он работать специально у начальника лагеря денщиком для того, чтобы читать газеты, слушать приемник (на немецком языке, владел он им в совершенстве). Ждали мы его с нетерпением, и, когда он входил, мы окружали его, и дух захватывало от радости от таких известий. Наши наступали, наши перешли границу, наши подходят к границе Германии и на подступах к Берлину.

Подпольная организация следила за тем, чтобы меньше было умерших, поднимала воинский дух, вселяла надежду. Ослабевшим собирали ото всех понемногу и подкармливали их. Подполковник разбил нас на три команды, так как он узнал, что нас отправляют в глубь Австрии. Те, кто попал (я был в том числе) в команду подполковника, должны были в пути напасть на конвой, убить и сбежать всем. Повели нас на Штаер, но осуществить план нам не удалось, т. к. отступала большая немецкая армия. Из 300 человек до Штаера дошло 100 человек, остальные были пристрелены, умерли от голода.

В лагере нас не водили на работу, сидели в бараках. В мае месяце подали приказ – идти строиться. Переводчик объявил: «Специалисты – направо, не специалисты – налево». Мы уже знали, что кого-то из них поведут в крематорий Маутхаузена, но кого – специалистов или не специалистов?

Я встал в строй не специалистов. Дали команду – не специалистам разойтись, специалистов – под строгий конвой и повели. Через 4 часа конвой вернулся, и тут нам стало известно, что наши товарищи были расстреляны в лесу.

А через некоторое время, т. е. через три дня, наши войска освободили нас. Я долго лечился в госпитале, потом был назначен комендантом по отправке эшелонов репатриированных и военнопленных. Служил в Одессе до 1946 г. А в 1946 г. вернулся после демобилизации из Красной армии домой.

С благодарностью

Краснопольский Г. К.

б/д Ставропольский край, село Петровское

Ф. М-98. Оп. 3. Д. 35. Л. 48–56.

№ 105

Подвиг лесника

В дни трагической годовщины начала войны мне хотелось бы отметить не столько боевые эпизоды, а верность Отчизне, дружбу и стойкость людей в тяжелые для Страны дни оборонительных боев 1941 и 1942 гг., которые, кроме физической боли, наносили малостойким людям непоправимое моральное самоуничтожение.

Мне, имеющему небольшой опыт войны с белофиннами в 1940 году, запомнился один из дней