Вологодское разорение - Александр Владимирович Быков

– Я не знал об этом! – удивился воевода. – Белёвские Рюриковичи, почитай, последние удельные владетели, мой отец хорошо знал Белёвского. Царь Иван приказал вотчины его на себя забрать, а самого в темницу. Там князь вскорости и почил.

– Этот Галактион не Белёвского ли князя сын?

– А сколько ему лет? – поинтересовался Долгоруков.

– Да старец уже – кто знает, может седьмой десяток идет, может, и более.

– Да откуда же ему взяться на Вологде, вотчины-то Белёвских, почитай, далеко, около самой Тулы. Ему ближе в Литву бежать, чем сюда добираться.

– Пути Господни неисповедимы, – вздохнул дьяк.

– Всякое могло быть при царе Иване Васильевиче, – согласился воевода. – Мне отец сказывал, знает иной боярин, что государь на него гневается, а все равно едет к царю, почитай, на верную смерть. Много невинных Иван Васильевич в гневе казнил, верные были слуги, отец мой врать не станет.

– Так много и измены было, и в Литву князья бежали, и к татарам. Каждый князь сам себе владыка, не то что мы, служивые люди.

– Оставим, это дела прошлые, – перевел разговор воевода. – Ты, дьяк, скажи своим служкам, чтобы за Галактионом присматривали и, если крамолу какую узрят, являли бы мне незамедлительно.

Дьяк, выражая согласие, поклонился, потом помялся и неожиданно спросил воеводу:

– А вправду, князь Григорий, что ты самозванца Лжедмитрия признавал?

– Не самозванца, а законного государя Дмитрия Ивановича. Крест целовал и против Бориса Годунова стоял за веру и правду.

– Так не царь он оказался, а монах беглый.

– Много ты знаешь, – махнул рукой воевода. – Его мать признала! – Он поднял к небу указательный палец: – А это значит, что государь он был природный, мать лукавить не будет.

– Что же ты тогда к нему на службу не поступил, когда Дмитрий спасся чудесным образом во второй раз?

– Тушинскому вору доверия нет. Я государю Василию Ивановичу крест после смерти Димитрия целовал, ему и служил верой и правдой. Так и ты, дьяче, Дмитрию Ивановичу тоже, поди, служил?

– Мы люди приказные, кому скажут, тому и служим, – уклончиво ответил дьяк, подумал и осторожно спросил Долгорукова: – А вдруг как побьют князя Пожарского, что делать будем, с кем останемся?

– Не береди душу, – снова нахмурился воевода. – За королевича точно не пойдем, с ним погибнет земля русская. «Совет всея земли» в Ярославле силен, за ними правда, а значит, и Бог им в помощь.

– А если, не дай господь, чего против Вологды замышлять вороги начнут, выдюжим?

– Кто знает… В стрельцах, что к осадному делу пригодны, недостаток вижу, поэтому надежда на крепостные стены.

– А если вдруг одолеют вороги, как Галактион пугает?

– Не каркай, бумажная душа, вчера я послал грамоты на Белоозеро и в Тотьму, чтобы отрядили сюда стрельцов с сотниками. К октябрю обещались подойти к Вологде людно и оружно. А пока понадеемся на Господа и свои силы. Тут главное – припасы иметь и воду. Как враг подойдет, ворота затворить и сидеть, обороняться. Стены супостатам малым отрядом не одолеть, а большому войску взяться неоткуда.

– Ты, князь Григорий, о ком это говоришь?

– Я о ворах. Сведения получил о том, что лихие люди воровскими ватагами рядятся города и села грабить.

– Неужели на Вологду нападут?

– Не думаю. Зачем им своих людей губить? Город большой, начнешь воевать – погибнет много своих же. Мыслю, что пойдут они по деревням грабить, чего проще. Крестьянишки отпора не окажут. А мы, до прихода подкрепления, если все-таки беда какая приключится, за стенами отсидимся, а уж потом, когда сил достанет, нагоним и добьем супостата.

Выйдя из воеводского дворца, Истома Карташов не пошел к себе в съезжую избу, а направился во Владычную слободу, где на берегу реки в палатах располагалась резиденция Архиепископа Вологодского и Великопермского Сильвестра. К Владыке у него были важные дела.

У архиерея Карташов был желанным гостем. Тот любил посудачить с ученым дьяком о делах мирских. Бывало, спрашивал совета, чаще сам советы давал.

– Скажи-ка ты мне, Владыко, – после приветствий и разговоров о здравии спросил Карташов, – что думаешь о старце, о Галактионе?

– Что ты хочешь узнать об этом смутьяне?

– Он прозорливец?

– Если ты о выходке его перед избранными людьми, то думаю, это гордыня. Ну какой он прозорливец? Сказывают, один раз в засуху после молитвы дождь послал на землю. Так много кто тогда молился – как знать, чья просьба до Господа первой дошла?

– А то, что он предрек гибель городу?

– Думаю, что сказано это было в сердцах, не по разумению. Щелкунов ему правду молвил: дескать, смири гордыню, старче, молись в церкви, которая недалече стоит, не алчи себе, помрешь – враз запустеет твоя церква. Вот и проклял после этого Галактион Щелкунова и род его.

– А ты, Владыко, не хочешь ли обуздать старца?

– А как его обуздаешь? В темницу на цепь посадить – он и так в землянке сидит в веригах, плоть смиряет; ему же будет лучше, и люди скажут, что страдает за Христа. Лучше его не видеть и не думать. Я слышал, что неспроста он там поселился, речка-то Содема от слова «содом»: нечисто там, вот он на себя железа и надел, от искушения.

– Да ну? – не поверил дьяк. – А правду ли говорят, что Галактион этот князь урожденный? – снова спросил Карташов архиерея. Он хотел узнать, что скажет Владыко: вдруг да есть какие сведения на этот счет.

– Ходят слухи, – отвечал Сильвестр, – но я не верю, все князья-иноки известны, а этот без роду-племени.

– А вдруг он и вправду прозорливец?

– Помилуй бог от таких провидцев. Знаю, что люди к нему ходят, девицу молодую видели не единожды. Зачем старцу это, не для плотских же утех?

– Может быть, это святость, и люди за благодатью идут?

Сильвестр почернел лицом.

– Святость – это когда Господь дает знак, а Галактиону знак – гордыню смирять!

– Вся правда, Владыко, – поклонился дьяк, – так оно и есть.

– Не желаешь ли откушать чего? – спросил гостеприимный хозяин.

– Не откажусь, – с удовольствием ответил дьяк, – что-то в животе урчит, пора бы и отобедать.

– Экий ты, Истома Захарьевич, хитрый! Ну что же, давай трапезничать, угощаю сей день рыжиками добрыми: грибочки мелконькие, ядреные, нашего, архипастырского соленья.

– К рыжикам оно, конечно, полагается принять для услады души.

«Вот прохиндей дьяк!» – подумал скуповатый архиерей, но виду не подал.

Служки принесли вина и закуски с архиерейских запасов.

Отобедав, Карташов вытер усы и спросил архиерея:

– Слышал ли ты, Владыко, что в городе брешут?

– Насчет