Далекий край. Первое открытие - Николай Павлович Задорнов

со своими!» Они сгорали от любопытства и уверяли, что это хорошие люди и ничего плохого не сделают. Фомка подумал, что бабий ум лучше всяких дум…

Капитан и высокий молодой офицер что-то пытались узнать у деда. Фомка подошел к ним.

– Да говорите прямо по-русски, ваше высокоблагородие. Что хотите спросите, я объясню, – сказал он и, густо покраснев, встал перед капитаном.

Невельской, казалось, не удивился.

– Чья тут земля? – спросил он.

– Ничья… – с недоумением ответил Кудрявцев.

– Спроси их, – велел капитан.

Гиляки с жадностью вперили взоры в лицо Фомки, ожидая, что он скажет. Их страшно занимало, о чем вообще могли говорить эти приехавшие к ним люди. Услыхав вопрос, они засмеялись. Особенно хохотали женщины.

– Чья земля!

– Разве земля бывает чьей-нибудь?!

– Зачем смеяться? – заговорил старый гиляк. – Я был у манжу. У них землю делят и знают, где чья земля. У каждого своя земля, как у нас рубаха или собаки. А у нас нет этого. Так скажи, – велел он Фомке.

– А дань платите ли?

– Не знаем, что такое.

– Маньчжуры приходят и торгуют, – сказал Питкен. Он показал как.

И опять стали показывать капитану, что маньчжуры хватают женщин за грудь.

– Ты гиляк, что ли? – спросил Грот у Фомки.

Тот вытаращил глаза и склонил голову набок.

– Конечно гиляк, ваше благородие! – отвечал он.

– Так, может быть, поедешь с нами проводничать? – спросил капитан.

– От этого увольте, ваше высокоблагородие! – взмолился он. – Тут у меня хозяйство.

Он побледнел, ожидая решения капитана. Похоже было, что, вопреки уверениям женщин, его схватят…

Невельской из деликатности старался не смотреть на Фомку, делал вид, что не узнает в нем русского, и лишь мельком пробежал взглядом по его глазам и желтоватой бороденке.

– Ответь мне на несколько вопросов, – только скажи честно, я не обижу тебя. Есть ли у реки пролив к югу? Туда, вон в эту сторону?

– Так точно, ваше высокоблагородие! – вскричал Фомка по-солдатски, радуясь, что спросили не про то, чего он боялся…

– Глубок ли пролив?

– Того не знаю. Сам там не был. Вот старик вам чертил на песке, так я понял, что там лодки ходят. Матрос верно про это догадался. А я сам прежде не знал. Где не был, про то сказать не могу. Да вот я сейчас спрошу у гиляков…

– Спроси: проходят ли там суда?

– Нет, суда не ходят, а лодка пройдет, – перевел Кудрявцев объяснения гиляков.

Невельской задумался. Матросы смотрели на Фомку с недоверием.

Гиляки стали говорить, что пролив глубок.

– Откуда вы знаете, что пролив глубок?

Гиляки отвечали, что они на глубине ловят рыбу и поэтому знают места.

– А эти парни – твои сыновья? – спрашивали гиляки, показывая на офицеров.

– Нет, это мои помощники.

– Все походят на тебя.

Невельской, кажется, впервые за все время плавания посмотрел на своих спутников не как на подчиненных офицеров. В самом деле, они почти юноши. И все трое похожи друг на друга. Гейсмар немного постарше, уже успел подраться на дуэли, разжалован, отслуживает офицерский чин.

Светлая голова штурмана наклонилась над шлюпкой, он укладывает инструменты. Пора в путь. А жарко здесь… И люди на Амуре добрей и приветливей, чем на побережье.

Кудрявцев переводил рассказ Питкена.

– Маньчжуры – народ высокий, с белокурыми усами, важный.

– Хотя бы одного увидеть, – сказал Невельской. – А что за народ нивхи?

– Нивхи – это и есть гиляки. Одно и то же. Русские и тунгусы зовут «гиляки». А многие наши даже не знают, что мы гиляки.

– А есть такой гиляк Позвейн?

– Как же, есть, наверное, и такой!

– Ну, спроси у своих.

Фомка спросил.

– Позвин, – объяснил старик, – он далеко живет…

– Позь? – переспросил Питкен. – Это мой друг!

В руках у Питкена был мешок, за плечами лук, а из расхлеста халата торчала берестяная коробка с табаком.

Гиляк показал Невельскому, что тоже хочет ехать бросать веревку в воду.

– Вот вам и проводник, ваше высокоблагородие! – сказал Фомка. – Он все знает… А ведь я тут, при деревне, стучу да сетки плету, в море не бываю. Я этой воды боюсь…

– Мичман Грот, идите поцелуйтесь на прощанье со своим земляком! – крикнул Гейсмар.

Капитан приказал собираться. Заиграл горн.

– Как же ты рискнул открыться? – как бы между прочим спросил Козлов у Фомки.

– Свои! – жалко улыбнувшись и как бы прося прощения, ответил Кудрявцев.

Старики хлопали Невельского по плечу и, показывая на Питкена, объясняли знаками, что он все знает и поедет проводником.

Капитан указал гиляку место в шлюпке. Гиляк полез через борт. Шестаков с силой оттолкнулся от берега. Ветер хлопнул парусами. Шлюпки быстро пошли против течения.

– Как вы не боитесь заразы, Геннадий Иванович? – удивлялся Гейсмар.

– Чего же их бояться! По всем признакам, суда европейских наций сюда еще не входили.

Фомка был печален.

«Придется теперь уходить! – думал он. – Где-то надо искать новое место… Где? Куда деваться? Сверху пришлось бежать от оспы и от маньчжур на свободные, вольные земли. А тут, поди, свои нагрянули! Опять господа! Куда же теперь? Может быть, на остров?» У Фомкиной жены есть родственники на Сахалине. «Придется плыть туда».

Глава пятьдесят четвертая

Пролив Невельского

Замечания гиляков, принявших Грота, Попова и Гейсмара за сыновей капитана, задели Невельского за живое.

«И как им в голову пришло! Впрочем, будь я гиляк, могли бы быть у меня такие сыновья. Наверно, женятся у них в шестнадцать лет». Невельской вспомнил Машу.

– Гиляк! – показывая себе на грудь, сказал Питкен.

– А ваши люди живут на острове?

– На Хлаймиф? Какое племя? Народ? Там вон? На Сахалине? – спросил Попов.

– Гиляк.

– Тоже гиляки!

– Да, гиляк.

Питкен показывал, что тут всюду гиляки. Попросил бумаги и карандаш и стал чертить лиман и рисовать деревни гиляков на Сахалине и на материке, называя их. Потом показал пальцем на вещи в корме и сказал по-русски:

– Чайник.

Потом обматерился. Гребцы, сдерживаясь, давились от смеха. Он показал на ружье и сказал:

– Курок, ружье.

Невельской стал расспрашивать о гиляках и маньчжурах.

– Тебе надо манжу? – спросил гиляк. – Надо? Надо?

«Идем полтора месяца, видели разных людей, а не единого маньчжура… Про китайцев, кажется, вообще никто не знает».

– А где живет Позвин? – Капитан показал на карту, разрисованную гиляком-географистом.

– Нету…

Питкен попросил еще бумаги. Ему дали. Питкен нарисовал северную часть лимана, мыс.

– Коль! – сказал он и добавил: – Позвин!

Позь жил в деревне Коль, на мысу Коль, на южном побережье Охотского моря.

Поднимаясь вверх по реке, шлюпки достигли длинного низменного полуострова, заросшего мелкой березой и кустарником. Полуостров протянулся с левого берега почти до середины Амура.

На обеих сторонах реки были лесистые крутые горы. Кое-где скалы торчали над водой. Место было глухое.

Над глинистым обрывом полуострова стеной стояла дикая трава. Мошка и комары роями накинулись на моряков.

– Отличное место для установки береговых батарей, – говорил Невельской офицерам, подойдя к крайней оконечности полуострова и выйдя на берег. – Пушки будут простреливать всю реку – и с той стороны, и с этой. Ни один корабль не войдет в Амур и не спустится вниз.

В воздухе стояла тишина. Воды Амура были спокойны. На мели виднелась шлюпка. Ее голая мачта склонилась над далеким мысом материка, ушедшим куда-то вглубь светлого неба, слившегося с морем.

На берегу – ружья, составленные в козлы, ранцы, шинели, ящики с посудой. Трещали костры. В котлах варился обед. Повар готовил закуску, раскладывая свежесоленую икру на тарелки.

– Сегодня же осмотрим полуостров, – сказал Невельской офицерам.

После обеда Невельской сидел с гиляками и матросами, курил трубку.

– Как ты, Козлов, догадался, что старик лодки нарисовал? – спросил он плечистого матроса с черными от корабельной смолы руками, с красным лицом и белокурыми нависшими усами.

– Видно было, что лодки, – ответил Козлов.

– Матрос завсегда верно скажет! – подтвердил Шестаков. – Право слово, Геннадий Иванович!

– Это царь Петр, сказывают, любил с солдатами советоваться, – стал рассказывать боцман Горшков. – Когда шведский король Карла отнял у него антилерию, царь шибко призадумался. Сидит, с лица потемнел. Какой-то солдат возьми да и скажи: «Антилерию новую не трудно отлить». – «Отлить-то не трудно,