Дочери служанки - Сонсолес Онега

– А сейчас, – закончил дон Густаво, – пойду соберу рабочих.

Фермин не мог совладать со слезами, которые текли по щекам; он закрыл глаза ладонями, чтобы рабочие не увидели, как он плачет.

Рабочие смотрели холодно, а их морщинистые лица выдавали усталость. У пожилых мужчин морщины были глубокие, у молодых – пока только черточки на лбу. Запущенная щетина и мозоли на ладонях были как у всех, кто обрабатывает мерзлую древесину зимой и сухую летом. Это оставляло свой след и делало их похожими друг на друга.

Та же история была с женщинами. Голову каждой покрывал черный платок. Черный был также и обычным цветом для толстых чулок, связанных вручную из овечьей шерсти, которые они носили на работу. Деревянные башмаки громко стучали по полу.

– А сеньора Вальдес тоже уезжает на Кубу? – спросила одна из них.

Учитывая серьезность момента, вопрос прозвучал так странно и так неожиданно, что дон Густаво посмотрел на остов корабля, откуда доносился голос работницы, пытаясь определить, кто его задал. Ответил он без колебаний.

– Разумеется. Сеньора отправляется вместе со своим мужем и двумя детьми.

Не хватало добавить: «И на этом хватит разговоров».

В самом деле, было нелепо полагать, что донья Инес останется в замке, но все так ее уважали, что вопрос, заданный работницей, был скорее пожеланием. Однако тот, кто действительно ждал ответа, его не получил, поскольку никто больше не осмелился открыть рот. Позже женщины, работавшие на фабрике Вальдеса, собрались в бараке на обед и дали волю воображению. Что, если семья разорилась, что, если на земли Кубы обрушилось какое-нибудь несчастье, что, если дон Хуан, холостой брат дона Густаво, погиб при странных обстоятельствах?

Что, если…

Так обстояли дела накануне отъезда сеньоров Вальдес на Кубу, а все остальное, что про это говорили, пустая болтовня.

Намного тяжелее было прощаться со слугами замка. На обратном пути дон Густаво подбирал подходящие слова, но как только вспоминал про Ренату, чувствовал рвотные позывы.

И его стошнило.

Он уперся головой в стену задней части замка, спрятавшись в кустах, чтобы его никто не увидел. Его рвало зеленоватой желчью и жидкостью, наполненной страданием, гневом и страхом.

Когда он оправился, то позвал в гостиную слуг одного за другим и заговорил с ними так, словно забыл, кто они такие, будто никогда их не видел, словно они были иностранцами, к которым он обращался впервые. Вид мебели, покрытой простынями, снятые картины, портрет дона Херонимо, прислоненный к стене, – все это произвело на него тяжелое впечатление. У него мучительно сжалось сердце.

То, что он сказал, не слишком отличалось от официальных объяснений, которые он давал на фабрике. Он обращался только к Доминго. На Ренату не взглянул ни разу.

Он велел охраннику проинформировать дона Кастора, священника, и доктора Кубедо. Он также попросил его сходить в дом сеньоров Сардина, чтобы сообщить им о своем решении, но тут же передумал.

– Нет, лучше не надо. Не стоит их радовать.

Рената вышла, с трудом передвигая ноги.

– Исабела, – обратился дон Густаво к служанке, – думаю, тебе надо ехать с нами. Ты нужна сеньоре.

– Но, сеньор… – пробормотала та.

– Предпочитаешь остаться здесь умирать от холода?

– Нет, сеньор.

– Значит, решено. Займись багажом. Мы отплываем завтра рано утром.

Итак, сеньоры Вальдес – дон Густаво и донья Инес, их сын Хайме, малышка Каталина – и служанка Исабела выехали февральским утром в среду в направлении порта на нескольких машинах, заполненных поклажей. Всего было семь баулов с одеждой; чемодан сеньоры, с которым она приехала сюда, а теперь возвращалась на Кубу; простыни первой брачной ночи и хлопковые полотенца, в которые были завернуты драгоценности, а также шляпы доньи Инес и деревянная статуэтка Сантьяго Апостола.

Собаки горестно выли, и Доминго пришлось привязать их к железной ограде, иначе они бросились бы вдогонку за хозяевами.

У ворот в имение стояла Рената с Кларой на руках, которая жадно, как все дети бедняков, сосала грудь. Именно в этот момент донья Инес впервые увидела свою настоящую дочь, и сама не зная почему, она навсегда запомнила ее образ.

С губ Ренаты снова слетели слова, которые она сказала по-галисийски дону Густаво:

– Вот ты и начал расплачиваться, мальчик мой.

По влажной дороге, покрытой опавшими листьями, она вернулась в дом, где родила девочку, не зная теперь, увидит ли ее когда-нибудь снова.

В этот момент Клара заплакала. Рената посмотрела на нее и вытерла ей слезы; она не была уверена, что сможет полюбить эту девочку, как собственную дочь.

Глава 8

Прошло уже несколько часов после того, как судно пароходной компании «Арротеги» вышло из порта в направлении острова Куба. Донья Инес не выходила из каюты первого класса, забронированной для семьи. Она продрогла до костей.

Она не испытывала никакого желания созерцать, как удаляется берег и замок на холме Святого Духа, каменные стены которого освещались бледными лучами восходящего солнца. Ее поглотила неизвестность: она не знала, когда вернется, но спрашивать у дона Густаво не решалась.

Прощание с Ренатой и Доминго, напутственные слова, высказанные на рассвете доном Кастором и доктором Кубедо, пришедшим взглянуть на новорожденную, оставили у нее привкус горечи. Служанка с ребенком на руках вызвала у нее зависть. У нее, которой нечему и некому было завидовать, потому что она имела все и до сих пор считала себя счастливой.

И, однако…

Она завидовала, потому что Рената оставалась в Испании, а она уезжала в неизвестность с новорожденной девочкой, которая не доверяет и боится собственной матери.

Пока она укладывала в колыбель Хайме и делала все возможное, чтобы заставить Каталину уснуть, ее муж общался с другими пассажирами и капитаном. Они говорили о потере колоний, что было несчастьем для Испании, и о спасенной монархии. Донью Инес тоже всегда интересовали подобные темы, но ей никогда не давали возможности принимать участие в разговоре.

Исабела выглядела обеспокоенной; она сидела на стуле, откинувшись на спинку, и смотрела на свои руки, словно собиралась считать, через сколько дней они достигнут крепости у берегов Гаваны. Получалось, что пальцев на руках не хватит.

Предстояли трудные недели. Донья Инес это знала. В памяти еще сохранились тяжелые воспоминания о плавании с Кубы в Испанию. Возможно, потому, что они пересекали Атлантику в каютах, где пахло курицами и портом.

Она ждала, когда солнце поднимется повыше, чтобы выйти на палубу, где мужчины дудели в волынки,