Преступления фашизма в годы Великой Отечественной войны. Знать и помнить - Нина Константиновна Петрова

Голод, холод, жара, грязь – все это было.

У каждого на голове крестообразно были сбриты волосы. Эту операцию аккуратно делали дважды в неделю. Но вера в победу Советской Армии, вера в спасание не покидала ни на минуту. Работая, мы портили оборудование, выпускали брак. За выведенный из строя крупный пресс я был зверски избит мастером. Совершенный еще один побег привел к тому, что я был избит до полусмерти. Свободу я увидел в последние дни войны.

Этого часа мы, узники концлагерей, ждали и днем и ночью, и наяву, и во сне, и каждая весточка о славных делах Советской Армии, доходившая в застенки концлагеря, была вдохновляющей силой, которая поддерживала наше ужасное существование в этих концлагерях.

Скоро исполняется 20 лет со дня вероломного нападения гитлеровской Германии на нашу священную Родину. Этого дня никогда не забудут те, кому пришлось пережить все невзгоды, все ужасы прошлой войны. А кто не испытал и кто еще не родился в эти тяжелые годы, пусть узнают из наших рассказов, из наших переживаний этой суровой поры.

Итак, начинаю свой короткий рассказ о моих злоключениях в дни Великой Отечественной войны. Когда фашистские захватчики напали на нашу Родину, мне было 20 лет, и я находился в рядах Красной Армии – служил в г. Минске. И вот при временном отступлении в беспрерывных боях под г. Могилевом был я захвачен в плен. В тот же день, испытав плетку завоевателей (от которой до сих пор имею плохой слух на левое ухо), я совершил побег и пробирался к линии фронта, которая уже далеко продвинулась в пределы Родины.

Но при сложившемся положении в тылу у врага нас, военнопленных, укрывали белорусские колхозники. И вот я, ряд других таких же военнопленных нашли приют в д. Лесные Круглянского района Могилевской области. Я жил у гражданки Близнецовой Анастасии Максимовны, которой буду век свой благодарен за то, что она, быть может, сохранила мне жизнь, рискуя своей жизнью, своей семьей. Она не побоялась приютить солдата, который душой и помыслом ненавидел фашистских захватчиков и всем, чем мог, помогал партизанам, а об этом немногие знали. А кто знал, оставшись в живых, пусть подтвердят, что мы не сидели сложа руки и не ждали, когда нас освободят.

Вот за это-то я и был предан неким полицаем Черных Николаем, который был из местных жителей д. Волконосово. Меня арестовали, и начались пытки, допросы и тяжелое тюремное заключение.

После Круглянской тюрьмы Толочинская, Крупская – это в местечке Крупки, лагеря в г. Борисове, в котором переболел тифом и чудом остался в живых, я оказался в концлагере Майданек.

Вот отсюда я вкратце и описал «мои университеты» по концлагерям. Это не должно повториться…

Но я хочу рассказать о том дне, когда после долгих мук и скитаний я снова обрел долгожданную свободу – освобождение из ненавистного плена.

Это было 5 мая 1945 года. 4 дня оставалось до окончания войны. Но к нам в застенки концлагеря Линц-3 – это филиал Маутхаузена – немного проникало того, что совершалось в истории. Но для нас уже было достаточно, что мы чувствовали отдаленную канонаду, охватившую паникой охранявших нас фашистов, которые в последние дни сосредоточенно готовили наше полное уничтожение путем заживо погребения в заминированном под Дунаем земельном гроте. Но, к нашему счастью, это не совершилось. Доблестная Советская Армия пришла вовремя и сняла с нас полосатую одежду концлагерщиков.

Сколько было радости, слез, когда мы увидели знакомую защитную форму советского солдата. Я помню первого попавшего к нам в лагерь солдата, которого целовали и почти на руках несли через трупы узников, которые не смогли дожить нескольких дней, а может быть, часов до освобождения. Это была очень трогательная картина, и она навеки останется в сердцах тех, кто пережил ужасы великих испытаний. А что было с теми, которые были нашими палачами, которые не успели скрыться? Их постигла участь самосуда самих узников, столь была велика ненависть узников к своим палачам, что каждый, кто имел достаточно силы, чтобы хоть плюнуть ему в лицо или пнуть, или излить свою ненависть, каждый не остался перед ним в долгу.

Вот самый мой памятный день войны – день моего освобождения из неволи. Пусть я не совершил достойного подвига, пусть моя горькая участь была не из легких, но я всей душой был связан с Родиной и всегда был и буду готов отдать жизнь за ее счастливое свободное процветание.

Панов А. Н., быв. узник концлагеря Майданек

16 июня 1961 г. Мурманская обл., пос. Лесозаводский

Ф. М-98. Оп. 3. Д. 56. Л. 130–131.

№ 121

Мне не забыть день моего освобождения

Есть такое событие, которое в свое время прошло как-то стороной и, казалось бы, внешне незаметно, а оставило о себе такое сильное впечатление, что не забыть его до самого конца жизни. Ибо явилось оно даже основным во всей жизни. Такое воспоминание даже срослось с твоим организмом, живет и будет вечно жить, пока ты ходишь, видишь и дышишь. И никакая сила не может вытеснить из твоей памяти такое событие.

Это случилось в 1943 году. Я попал во 2-е Харьковское окружение во второй половине февраля, а точнее, бой начался с 22 февраля.

Я служил в то время радистом в 244 дивизии отдельного батальона связи. Наступление шло в районе деревни Вязовок под Павлоградом. Здесь нас и прихватили в окружение.

После месячного блуждания с двумя другими радистками, как сейчас помню, одну звали Маруся, а другую Надя, к сожалению, я совсем забыл их фамилии, мы остановились в деревне Федоровка, но в разных домах. Я как раз попал с одним из автоматчиков нашей части, с кем нас тут же и забрали – в деревне оказались немцы. А на станции Лозовая в пересылочном лагере я уже видел многих из нашей части, в том числе и нашего старшину – фамилию совершенно забыл, помню только, что он был украинец.

Так начался мой путь страданий. Пребывание по многим пересылочным лагерям сопровождалось каторжными работами и побоями. Наконец, первый так называемый стационар в Восточной Пруссии. Концлагерь 2 Б под городом Хаммерштадт находился в 6–8 км, как мы думали сами, потому что нас туда прямо со станции гнали этапом под конвоем автоматчиков и собак. Там я пробыл недолго, что-то около полугода, за которые я уже выглядел, как мощи Печерской лавры.

Осенью 1944 года нас отправили эшелоном в телячьих вагонах, опутанных колючей проволокой, под усиленной охраной на