Преступления фашизма в годы Великой Отечественной войны. Знать и помнить - Нина Константиновна Петрова

Да, это был Нюрнберг – город седого дьявола и коричневой чумы, город, в котором зародилось все то зло, которое унесло миллионы жизней ни в чем не повинных людей. Лагерь находился в 2–3 км от города, где содержались представители почти всех наций Европы. Это и было мое последнее пристанище. Я думаю, что нет нужды подробно останавливаться на тех издевательствах и муках, которые пришлось пережить, особенно нам – русским; много об этом уже писалось и говорилось до моего рассказа, а то я боюсь, что это займет бумаги целый том.

И если бы не событие, о котором я и хочу рассказать, то я, видимо, не писал бы эти строки, а давным-давно был бы действительно без вести пропавший, и вспоминали бы меня лишь одна-единственная мать, которой прислали извещение о том, что я без вести пропал. И не растил бы сына, своего любимого красавчика (не могу не похвалиться, ведь он у меня богатырь, и ему 2 1/2 года), если бы не то, о чем я хочу рассказать ниже.

День 17 апреля 1945 года в лагере начался, как всегда, только почему-то вопреки лагерному порядку к 8.00 не было поверки и не выносили мертвых, которые скончались за ночь. Все это нам показалось странным. Но вскоре послышались какие-то гулы, похожие на звук авиационных моторов, но тут же все выяснилось. Оказывается, летают несколько истребителей с белыми звездами на фюзеляжах и расстреливают в упор угловые вышки лагеря, где обосновалась лагерная наблюдательная охрана с пулеметами. Это продолжалось примерно минут сорок. Затем появились наши краснозвездные самолеты, которые, с ревом, снижаясь, на бешеной скорости что-то расстреливали вокруг лагеря. Очевидно, это были казармы немцев или же какая-либо техника. И все это происходило с такой поразительной точностью, что ни одна американская и советская пуля или бомба, выпущенные с самолетов этими славными ребятами, не попала в лагерь и никто не погиб от этого стремительного нападения.

Я в это время лежал в бараке, как и многие другие, ничего этого не видел, только лежал и слушал с набежавшими слезами этот огневой салют приближающегося чего-то, мне пока не известного, но все же уже лежал и ждал какую-то надежду на освобождение. Ведь я уже от полного истощения не мог подниматься с нар совершенно и с жадностью слушал только входящих и выходящих ребят в бараке, которые сообщали нам всем, доходягам, обо всем, происходящем за пределами барака.

И вдруг настала какая-то мертвая тишина. Ни выстрелов, ни шума, в бараке все смолкло, даже не были слышны шепоты, все притаились и чего-то ждали. Но вдруг словно гроза разразилась возле лагеря. Ружейная и автоматная перестрелка с ревом танковых моторов все нарастала. В лагере все как бы сжалось в кулак и притаилось. И как сейчас помню, забегают в барак ребята из ходячих и кричат со слезами на глазах: «Свобода!», «Свобода!» и целуются с каждым подряд.

Оказывается, идут танки прямо по проволочной ограде и все ровняют с землей. И кто, вы думаете, выскакивает из этих танков? Да, негры. Да, да, самые настоящие, живые негры из американской армии. Они первые и вошли в лагерь и предрешили все!!!

Это было действительно братание, которое было сплошь залито слезами радости со стороны пленных и их спасителей. Они буквально выносили нас из бараков на руках, как грудных детей, бережно переносили в санитарные, уже поданные машины, которые отвозили нас в ихний полевой госпиталь, где я пробыл полтора-два месяца до эвакуации на родину.

Вот об этой истории я и хотел рассказать, т. е. о дне своего освобождения. Разве можно забыть этих мужественных негритянских ребят…

Паршков Н. С.

21 июня 1961 г. г. Москва

Ф. М-98. Оп. 3. Д. 56. Л. 166–170 об.

№ 122

Я побывал в аду

9 января 1965 г. я послал рукопись на имя писателя С. С. Смирнова.

В рукописи я описал о людях и боевых делах русских партизан, сражавшихся в годы Великой Отечественной войны на территории Бельгии, Франции, Западной Германии. Я – участник всех событий. И (писал) на основании сохранившихся многочисленных документов. На мою долю пришлось вести путевые записки, они несколько раз пропадали при весьма сложных обстоятельствах, и я при возможности всякий раз их восстанавливал.

Слава русским партизанам, которые нашли в себе силы вырваться из фашистского плена и продолжать вооруженную борьбу с врагом на чужой земле, в глубине Западной Европы, которые показали примеры железной стойкости, верности, долгу перед Родиной.

В моих записях рассказывается о русских партизанах.

В мае 1942 г., будучи на комсомольской работе в 812 стрелковом полку, я был ранен и захвачен в плен. Мне удалось остаться в числе немногих живых бойцов, доставленных в Бельгию.

Работая на шахте Цвартберг, я познакомился со старым бельгийским шахтером – коммунистом Ю. Касселем. А через несколько дней концлагерь облетела весть о побеге. Вместе с ленинградцем Михаилом Постниковым ушли в леса и начали вести борьбу против фашистских палачей.

Много, очень много описано о славных делах русских партизан. Взрывали мосты, пускали под откос поезда, [производились] налеты на фашистские гарнизоны, печатали и распространяли листовки.

Гитлеровцы рыскали по лесам, устраивали облавы на патриотов.

Руководство борьбой против советских партизан и отрядов сопротивления осуществлялось из Бонна.

В этом довелось убедиться и мне лично. Во время одной из операций меня схватили гестаповцы. Привезли меня в г. Аахен и бросили в камеру-одиночку; но самое страшное ждало узников аахенской тюрьмы в Бонне, куда увозили товарищей одного за другим на допросы.

На всю жизнь запомнился мне многоэтажный дом боннского гестапо. Длинные коридоры, множество дверей, из-за которых доносились крики жертв.

Но каждый, кто попадал в этот дом, уже вскоре убеждался, что у боннских гестаповцев существовала тщательно разработанная система допросов и пыток.

Я, как и многие, побывал в аду, в камерах, так называемых камера дождя и камера блох. При одном воспоминании волосы становятся дыбом.

В Бонне меня приговорили к смертной казни через повешение и объявили, что приговор будет исполнен у тюремной стены г. Аахен на глазах у русских заключенных.

К счастью, приговору не суждено было сбыться.

Во время налета бомбардировочной авиации на город Аахен тюрьма была разрушена прямым попаданием бомбы.

В числе нескольких заключенных, которым удалось вырваться на свободу, был и я.

Прячась в силосной яме, печатали листовки.

Однажды после операции, когда взорвали железнодорожный мост, опять схватили гестаповцы в водосточной трубе. Снова тюрьма, смертный приговор и