Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Птицы, — отвечал ему Леонта. — Они скоро улетят… выше… выше… все выше…

И он приставил лезвие к яремной вырезке на своей шее, произнеся: «Иго Твое благо, Христе!»

А потом он сжал руку Фалалея и произнес:

— Христос грядет!

…

— Молодец, Фалалей, — сказал Квадрат, вытирая меч и отрезая для себя золотистый локон.

— Приказ был — обезглавить, а не горло перерезать! — заметил Ульф, вытирая губы.

— Да, Сирион, ты же главный тут — отсеки ему голову! — тявкнул Петосирис и кивнул в сторону лежащего ничком на траве Фалалея. — Он уже ни на что не способен, как я вижу!

— Глянь-ка, а это и вправду сильный гоэт был! — покачал головой Квадрат, дотрагиваясь до новобранца в окровавленном хитоне. — Паренька-то, глянь, лихорадка-то сразу и разбила! Без сознания, и глаза, эвона, закатились… хорошо, что хоть повозка есть, на которой этого гоэта привезли…

Он взгромоздил тело Фалалея на плечи и потащил к повозке.

Сирион подошел к казненному. Тот лежал навзничь, смотря в небо и улыбаясь. Его волосы сияли на солнце, бились на ветру, словно светлое пламя.

«Он живой!» — раздался детский голос откуда-то сверху. Сирион вздрогнул, поднял голову, но так и не смог увидеть рыжую девочку и ее маленького раба, что прятались в дупле огромного дуба.

И центурион тяжело опустил меч.

+++

…Финарета вынесла в таблин кричащего круглолицего новорожденного.

— Диомид, у тебя родился сын! — воскликнула она.

— Сын! Сын! — закричал Ромул-трибун. — В моем легионе служить будет!

Он схватил Диомида-младшего и подкинул его в воздух.

Каллист и Финарета насилу отобрали орущего басом младенца от восторженного отца. Тот словно опомнился:

— А как же Юлия? — вдруг тихо спросил он, переводя взгляд с лица Каллиста на лицо испугавшейся Финареты: — Вы… вы сделали кесарево сечение? Юлия… Юлия мертва?! — закричал он, поднимая к небу огромные сжатые кулаки.

— Нет. Она жива, — раздался ровный, спокойный голос.

Кесарий шел к ним из вечернего сада, без плаща, в мокром от пота хитоне, немного пошатываясь.

— Она жива, — повторил он, подойдя ближе и взял младенца из рук Финареты.

— Видишь, какой крепыш! — сказал он, и на его усталом лице показалась улыбка. — Кормилица уже готова? Юлия слишком слаба, чтобы кормить грудью свое дитя.

— Да, да, — кивнул Каллист, и сделал знак рукой. Вошла полная, добродушная женщина, и деловито взяв младенца, села с ним в отдалении на кушетку и дала ему грудь.

— Я проверил ее молоко, — сказал Каллист. — Хорошее, такое, как Соран советует. Умеренно белого цвета, с приятным запахом, однородное, умеренное по густоте. Если капнуть его на ноготь, то растекается равномерно, а при покачивании сохраняет ту же форму…[291]

Младенец уже сладко причмокивал.

— Это неправильно — сразу грудь давать. Надо мед с водой, — заспорила Финарета.

— Оставь, Финарета! — улыбнулся Кесарий. — Малыш заслужил это молоко. У него был трудный день, потруднее нашего.

— Спасибо тебе, Александр! — сдавил его в объятиях Диомид. — Я не сомневаюсь, что на Александрийском агоне вы с Каллистом получите венцы!

— Каллист — несоменнно, а я — увы, уже нет, — засмеялся Кесарий. — В Александрийском агоне нельзя участвовать дважды, если ты стал его победителем!

— Так ты… — онемел Каллист. — Так ты — победитель Александрийского агона, Кес… Александр?! Что же ты молчал?

— Да, меня даже торжественно на знаменитый маяк водили, в венке, в одежде праздничной… Ну, у тебя, Каллистион, все еще впереди! — ответил каппадокиец.

— Но ты заслужил награду за сегодняшний подвиг! — воскликнул Диомид. — Что ты хочешь за твою неоценимую помощь, Александр?

— Я хочу… — Кесарий снова улыбнулся и сказал: — Я хочу в твою баню, Диомид!

+++

Ранним утром у готовой в путь повозки происходило трогательное прощание. Кесарий обнимал то Леэну, не скрывающую слез, то Севастиана, то Верну, то Агапа.

— А где же Каллист? — спросил Верна.

— Они с Финаретой целуются вон за той акацией, — сказал Севастион и получил затрещину от старшего брата.

— Будем считать, что мы ничего не слышали, — ответила спартанка. — А вот и они.

Она обняла подошедшего Каллиста.

— Дитя мое, Каллистион! Вы с Кесарием — как Диоскуры…

— Лучше — как Давид и Ионафан, — поправил Верна.

— Финарета будет ждать тебя, но и я буду ждать тебя не меньше. Прости, что я называла тебя Феоктистом иногда — путаюсь, старею…

— Это неважно, — ответил смущенный Каллист. — А где же Ксен?

Мальчик уже бежал к ним.

— Каллист врач! Каллист врач! Приезжайте к нам снова… и навсегда! Каллист врач!

Каллист нагнулся, поцеловал Поликсения в макушку и потрепал по голове.

— А я теперь знаю, где наш Мохнач, Каллист врач, — прошептал тот. — Он — пес Доброго Пастыря. Там, у входа, мозаика есть… Он теперь пес Христов, правда?

— Правда, — ответил ему Каллист.

27 мая 2017, Санкт-Петербург, День города. –

30 января (12 февраля) 2022, Санкт-Петербург. Собор вселенских учителей и святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста.

Продолжение следует.

СЛОВАРИК

Абатон — галерея в храме Асклепия, где спящим паломникам являлся исцеляющий бог.

Агон — в античности состязание, не только атлетическое, но также и поединок риторов, музыкантов, поэтов, философов и т. п. Агонистика, «агональность» — характерная черта древнегреческой культуры.

Антилл — знаменитый греческий хирург, живший в Риме во II в. н. э., предложивший т. наз. «операцию Антилла» заключавшуюся в ушивании аневризмы сосуда на конечности (руке или ноге), возникшей в результате травмы (обычно у гладиаторов или воинов), методика которой использовалась вплоть до XIX века. Антилл — современник Галена, считавшийся настолько непревзойденным в хирургии, насколько Гален — в терапии (хотя Гален также занимался и хирургией).

Антоний Муза — греческий врач, раб императора Октавиана Августа, врач школы «методиков» или «методистов» (см.), исцеливший Августа от тяжелой болезни (вероятно, гепатита) с помощью водолечения (холодными ваннами) и латуком, и за это получивший не только свободу, но также статус свободнорожденного и право носить золотой перстень (подобно всадникам). Муза также занимался траволечением: сохранился его трактат «De herba vettonica» о растении буквица лекарственная. Его труды использовали Марцелл Эмпирик, личный врач императора Феодосия Великого и Феодор Присциан, личный врач императоров Аркадия и Феодосия II. Антонию Музе была воздвигнута статуя рядом с Эскулапом (Асклепием), возможно, изображающая Музу в виде самого бога врачевания Асклепия. Однако при лечении племянника Августа Муза потерпел неудачу. Гораций также остался недоволен его лечением. Есть мнение, что поэт Вергилий в «Энеиде» изобразил Антония Музу под видом врача Иапикса, исцелившего