Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— От священной болезни, от падучей — самое оно, — прошелестел Петосирис. — Меня так уж просили, так просили…

— А по мне, и так можно кровцы хлебнуть, — заметил Ульф, обнажая зубы в усмешке. — Для храбрости.

— Варвар! — дискантом выкрикнул, скривясь, желтолицый Петосирис.

— Хорошо, что Фалалей пошел. Гнев души этого гоэта только на него одного и падет, — рассудительно говорил Квадрату Дидим. — У меня срок службы скоро заканчивается, в Филиппах жена и дети ждут. Не хватало еще под самый конец службы от магии гоэта погибнуть. А Фалалей и так сирота, такая уж его Тюхе-судьбина, сиротская.

— Что-то он долго, — проговорил Сирион.

+++

— Вот, попей, — сказал Фалалей, протягивая Панталеону свою флягу. Вода расплескивалась — руки новобранца дрожали.

— Спасибо, Фалалей, — вымолвил узник и сделал несколько глотков. — Это тебе… на обратный путь, — он протянул флягу с остатками воды юноше, и лохмотья, оставшиеся от хитона рыжеволосого узника, упали, обнажая следы пыток раскаленным железом на груди.

Фалалей вскрикнул.

— Не бойся, — отвечал Пантолеон. — Ты пришел, потому что они боятся казнить меня?

— Они боятся, что потом не получат чудес и исцелений! — воскликнул Фалалей. — Гадкие, злые люди… да покарает их Зевс Мститель! — добавил он, бледнея.

— Не говори так, Фалалей, — мягко сказал Пантолеон и взял его за руку своей израненной рукой. — Они получат все то, что хотят — и Сириона повысят по службе, и Петосирис вылечит сына градоначальника от эпилепсии и получит хорошую плату, и отошлет деньги домой незамужним сестрам, чтобы выдать их замуж, и Ульф-гот войдет во всадническое сословие, и у жены Квадрата родятся сыновья, и Дидим вернется домой к семье живым и невредимым… — он улыбнулся и снова поднял руку, убирая со лба золотые пряди, слипшимся от пота и крови.

— Зачем, зачем?! — вдруг воскликнул Фалалей в отчаянии, — зачем это все? Я не буду убивать тебя, я ослушаюсь приказа — пусть казнят меня!

Он уже повернулся и хотел бежать, как Пантолеон — через силу, застонав, — удержал его за пояс.

— Не уходи! — вымолвил он, и рот его скривился от невыносимой боли.

Опомнившись, Фалалей остановился.

— Ты так изранен, — прошептал он и обнял узника.

— Я хочу умереть, Фалалей… Мне пора… мне надо умереть, чтобы жить…

— Как — жить? — вздрогнул Фалалей.

— Моя жизнь спрятана во Христе, Фалалей. Когда Он явится в моей смерти, тогда и я… явлюсь в Его жизни… надо пройти за Ним до конца, чтобы жить… Он, Христос Бог, Он — мой Брат возлюбленный… Он сейчас кладет… руку Свою на мое ослабевшее плечо… да, вот как ты сейчас, Фалалей… да… и Он говорит: «Пойдем со Мной!»

— О, если бы я был свободен, Леонта! Я бы сказал тебе — пойдем со мной, я бы увез тебя… в свою Аркадию… вылечил… но у меня там и дома-то нет… О, что с тобой сделали… какие раны… ты измучен и бредишь, Леонта… — говорил узнику Фалалей.

— Нет, я в полном уме… просто говорить тяжко… — отвечал тот.

— Я не могу убить тебя, Леонта! — почти закричал Фалалей.

— Но ведь это приказ, который тебе дали, Фалалей! И тебя убьют, если ты ослушаешься. А я не хочу, чтобы ты умирал. Я хочу, чтобы ты жил, слышишь? Живи! Живи, Фалалей!

Пантолеон нежно взял Фалалея за руку, на мгновение их пальцы словно переплелись — и медленно опустил ее на рукоять меча Квадрата. Теперь сильная ладонь Леонты легла поверх трясущихся пальцев новобранца и обхватила меч.

— Нет, Леонта, нет, — забормотал Фалалей, словно в ознобе.

— Будь же мужчиной, — произнес Пантолеон медленно и торжественно. — Возьми меч.

— Я не хочу быть палачом! — закричал Фалалей.

— Ты думаешь, что мне легче будет умереть от руки Сириона? — горько произнес узник.

— Ты что же… ты сам хочешь, чтобы именно… именно я… тебя… убил? — растерянно проговорил Фалалей, все еще сжимая в левой руке жребий-камешек с красными прожилками.

— Да, Фалалей, — просто ответил ему Леонта. Потом он медленно сел, опираясь спиной о дуб, вытянул ноги, с которых только недавно сняли цепи и оковы — все равно он уже никуда не смог бы уйти на своих ногах.

Вдруг Фалалей зарыдал, обнимая его.

— Ты — христианин? — спросил он, будто этот вопрос вырвался изнутри него. До этого Фалалей боялся даже произнести это слово, боясь ответа.

— Да, Фалалей, — отвечал ласково Пантолеон и погладил обритую голову новобранца.

— Ты… ты ведь хороший… тогда почему же ты — христианин? У вас же и детей едят… но я знаю, ты никогда не ел… — заговорил сбивчиво Фалалей, готовый разрыдаться.

— Ах, Фалалей, дурашка, — рассмеялся Леонта. — Не едят у нас детей. Никого не едят. И ничего плохого у нас не бывает, это люди глупости рассказывают. Мы поем гимны Христу Богу. Потом вкушаем хлеб и вино, это таинственная пища для нас после молитвы. И все.

— И все? — переспросил растерянный Фалалей. — А чародейство, гоэтейя всякая?

— Нет у нас никакой гоэтейи, — устало вздохнул Пантолеон. — Все это ложь…

— Ложь? — обрадовался Фалалей. — Ну, тогда хорошо… как хорошо….

— Не плачь, — попросил его Леонта.

— Я не хочу, чтобы ты умер!

— Я и не умру. Но до нашей встречи я буду помнить о тебе — а ты обо мне…

— Я не стану христианином! Только, умоляю, не бери с меня слово, что я стану христианином! — взмолился Фалалей.

— Ты свободен, друг мой Фалалей, — улыбнулся Пантолеон.

— Фалалей! Живее! — раздался окрик. К ним направлялся ссутулившийся, как бурый каппадокийский медведь, Сирион. За ним семенил Петосирис, потом вышагивали Квадрат, Дидим и Ульф.

— Уже полдень, Фалалей! — проговорил золотоволосый узник.

Пантолеон взял юношу за кисть руки и приставил лезвие меча к своей яремной вырезке. Вдруг он произнес, словно вспомнив о чем-то важном:

— Подожди!

— Ты хочешь околдовать их, чтобы мы сбежали? — прошептал юноша.

— Я христианин и не умею колдовать, мой милый друг, — отвечал приговоренный, отрезая острым лезвием золотую прядь своих волос, в которых уже искрилась седина. — Возьми это на память обо мне. Знай, что я буду всегда помнить и молиться о тебе, когда приду ко Христу, Богу моему.

— Что там за звуки, в дупле дуба? — вдруг спросил, прислушиваясь,