Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

Я так и скажу Кесарию. Пусть не будет этих недомолвок. Они там провели несколько месяцев вместе — конечно, она пленена им. Он красивый, умный… девушки любят, когда глаза синие. И он высокий. Да, и Леэна его любит, а меня… просто терпит, пожалуй. Она и забрала Финарету нарочно. Что ж. Да — ни кола, ни двора. Надо привыкать. Буду жить так.

— Каллист! — позвал кто-то сзади.

Он обернулся — медленно, закрывая глаза краем ладони.

На мгновение ему показалось, что на лугу перед ним стоит Асклепий Пэан — в два раза выше человеческого роста, окруженный сиянием, в наброшенном через левое плечо огромном плаще.

— Каллист! — повторил Асклепий и бросился к нему.

— Кесарий! — закричал Каллист, кидаясь навстречу и стискивая друга в объятиях. — Кесарий…

Он зажмурил глаза от слепящего полуденного солнца.

— Послушай, Кесарий, — начал Каллист.

— Ты не слышал, как я тебе кричал издалека? Что с тобой? Каллист! Ты в слезах…Что случилось, друг мой? Ты молился? Я помешал?

— Нет, — ответил Каллист, веря и не веря, что перед ним стоит прежний Кесарий — загорелый, сильный, в покрытом пылью дорожном плаще. — Я должен тебе сказать, — его голос теперь звучал уверенно, с какой-то радостной твердостью, — я должен тебе сказать — ты один из нас двоих имеешь полное право взять ее в жены.

— Кого? — переспросил озадаченно Кесарий.

— Финарету, — быстро сказал Каллист.

Кесарий склонил голову на бок и медленно оглядел друга.

— Вот что делают они, хозяйственные дела. Что ты, что Грига — оба вы близки к френиту от них.

Он свистнул, подзывая коня.

Каллист продолжал стоять, опустив руки и щурясь от света.

— Я, интересно, для чего расписывал матушке все твои добродетели, а? — спросил Кесарий и с размаху хлопнул друга по плечу. — И про имение тоже… Я придумал. Все очень просто. Как мне раньше в голову не приходило! Отец отдает мне мою часть имения. Так? Я, наверное, уже до совершеннолетия дорос в его глазах… Мы с тобой делим ее пополам. Это немало, насколько я могу судить. И ты можешь свататься к Финарете. Видишь, все просто. Осталось только съездить в Назианз.

— К-как? В Назианз? — пробормотал Каллист.

— Ну, да — я же оттуда родом. Каппадокия — красивый край, поедем. А потом — я в Александрию, ты — сюда. Финарета просто без ума от тебя.

— Финарета? — спросил Каллист и глупейшим образом заулыбался, — Откуда ты знаешь?

— Ну… я же ее брат. Она всегда хотела иметь брата, знаешь? И потом, мы — христиане… ну, ты понимаешь, мы поговорили с ней о тебе… вернее, мы часто говорили… то есть мы все время говорили с ней о тебе! — Кесарий весело захохотал. — Ну, что ты так смотришь на меня? Поехали домой… в имение то есть. Леэна с Финаретой в повозке едут, а я — верхом. Ты был прав, я поправился совсем. Тебе надо было бы тоже съездить — ты такой усталый.

— Да нет, я ничего, Кесарий, я ничего… Говоришь, она…

— Все уши прожужжала мне о тебе. Что, не знаешь Финареты?

— Послушай, Кесарий…

— Что еще?

— Я не хочу, чтобы ты ради меня приносил жертву…

— Какую такую жертву? Я жертв не приношу. Я христианин. Забыл на радостях?

— Да не это. Давай поговорим серьезно. Ты ведь любишь Финарету?

— Да, — невозмутимо ответил Кесарий. — Люблю. Как сестренку. Так я и Горги также люблю. Мне всегда хотелось младшую сестренку, кстати. Старшая — это не то.

— Как это — как сестренку?! — возмутился Каллист. Кесарий засмеялся.

+++

— Все к лучшему, родная моя Леэнион. Ты видишь: судьба покорного ведет, а непокорного влачит против воли. Если бы ты согласилась тогда выйти за меня замуж, то тебе бы тоже пришлось отправиться со мной в ссылку.

— Я и отправилась, Феоктист.

— Но ты можешь отсюда уехать. Я так рад, что ты свободна. Вот Евангелие от Луки. Ты мне прислала его, но я даже не успел его открыть — я уже был болен и зрение мое мутно. Так и не прочел. Я знаю, ты расстроишься, но сказал тебе правду.

— Я прочту его тебе.

— Ты уже не успеешь, Леэнион… Мне явился этой ночью Асклепий. Он воистину благой, Леэна, воистину благой. Нет слов, чтобы описать его неизреченную благость и любовь к человеческому роду! Он стоял здесь, предо мной, посреди этой малой и бедной комнатки, он вошел, когда все двери были закрыты — он не имеет нужды, чтобы ему отверзали дверь, когда он спешит совершать свое спасение. И я возжелал поприветствовать его словами: О Единственный! Ты пришел под кров мой! Но слова замерли во моей гортани. И тогда он приблизился к мне и сказал: Ты у меня — единственный. Ради тебя я пришел и сошел с небес.

И я спросил Великого Сотера, этого Великого Спасителя: как имя твое? И он сказал, ласково взирая на меня с величайшей любовью: Я столько времени был и есть с тобою, Феоктист, и ты не знаешь меня? Но от великого трепета я все еще молчал и не мог произнести ни слова. И он коснулся моей руки и вложил в свои ребра — я клянусь тебе, Леэна, что на божественном ребре была рана, которую я прежде не замечал. Коснувшись ее, я словно коснулся некоего божественного огня, пронизавшего меня, и ужаснулся глубине этой раны, словно вся Вселенная и все миры, бывшие, настоящие и будущие, вмещались в ней. И я понял, что это сила Божия, что распростерта во вселенной подобно образу буквы «Хи».

— … Кто облик бессмертный,

С неба сойдя, сочетал со плотию необычайной, —

Сын Человеческий только, Тот, Кто под звёздною кровлей

Обитает, предвечный, в Отчем доме эфирном.

Он подобью последовал тварному острого тёрна,

Так и Защитник людей от членовредительных хворей,

Сын Человеческий, людом смертным ввысь вознесется

Словно облик змеиный, утишающий боли.

Тот, кто уверовав, словно закон, Его разумом примет,

Узрит и насладится прославленным жизни покоем,

В коем широкобрадый айо́н бесконечно змеится.

Многообразный мир и странника Скиптродержец

Столь возлюбил, что послал людей Поборника, Сына

Единородного, Логос, в мир четыреупряжный… [288]

Когда я постиг это, на меня хлынул поток чистой воды проточной, чистой, омывающей меня. И вода эта была живая, или, вернее, была она и водою, и голосом Спасителя. О, высочайший Свет от высочайшего Света, образ