Вторая смерть Эди и Вайолет Бонд - Аманда Глейз

– Так вы не отрицаете? Что у вас нет медицинского образования? А пациентов вы об этом предупреждаете?

Лилиан сощурилась.

– Здесь не о чем предупреждать. Я никогда не причисляла и не причислю себя к этому отвратительному и опасному институту.

Лоус перестал писать и поднял взгляд на Лилиан. Будь Эди меньше встревожена ходом разговора, изумленное непонимание на его лице могло бы ее позабавить.

– Мисс Фиоре, боюсь, я вас не понял. Вы сами признали, что у вас толком нет познаний в медицине, а хвори пациентов вы лечите наложением рук. И вы называете представителей врачебного ремесла опасными?

Несколько секунд Лилиан молчала. Потом, скрестив руки на груди, откинулась на стуле.

– Мистер Эверетт, знаете, где я была сегодня утром?

Лоус в ответ только поднял брови.

– Навещала пациента, который, прежде чем его поручили моим заботам, много месяцев был прикован к постели, поскольку соблюдал указания врача. Этот, с позволения сказать, врач прописал от его хвори вытяжку опиума с нюхательным табаком. Его убитая горем жена обратилась ко мне. Пришлось потрудиться, но в конце концов мы убедили его перейти на более простое средство. Сегодня утром он впервые за несколько месяцев встал и смог ходить.

Лоус пожал плечами:

– Это всего лишь единичный счастливый случай…

– Вам известно, что такое каломель?

Он наморщил лоб:

– Думаю, да. Это ведь порошок такой?

– Да, – полным глухого презрения тоном ответила Лилиан. – Чудодейственное средство. Если верить врачам, каломель лечит все, от сифилиса, холеры и подагры до туберкулеза, инфлюэнцы и даже рака крови.

– Ну… – нерешительно проговорил Лоус; ручка застыла у него в пальцах. – Не уверен, что приличный врач станет утверждать…

– Еще как станет. Мистер Эверетт, в нашей великой стране это лекарство назначают чаще всех прочих. Вы знаете, из чего оно состоит?

Лоус поджал губы.

– Боюсь, ни разу не задавался этим вопросом.

– Ну конечно, – выплюнула Лилиан. – Конечно, не задавались. Каломель – это соединение ртути с хлором. Можете себе представить, что будет с телом, если применять его слишком часто?

Лоус упрямо взглянул ей в глаза, но не ответил.

Лилиан разогнула палец:

– Для начала, гангрена кожи. – Разогнула второй. – Далее – выпадение зубов. – Третий. – Разложение десен. Могу продолжить. – Она опустила руки и подалась вперед на стуле. – Мистер Эверетт, ртуть в этом порошке не панацея. Это яд. Просто-напросто яд. Так что, возвращаясь к вашему изначальному вопросу, – нет, я не врач. Я не режу людей, чтобы удовлетворить собственное эгоистичное любопытство. Я не считаю человеческую жизнь полем для экспериментов. Я целитель. Я договариваюсь с духами, чтобы вникнуть в болезни тела, и выписываю простые природные снадобья для лечения.

– Мисс Фиоре, в теории это все прекрасно и чинно, но ваше презрение к институту медицины…

– Оправдано.

Эди шагнула вперед. Довольно этого интервью. Мистеру Лоуренсу Эверетту каким-то образом удалось вывести обычно невозмутимую Лилиан из себя – а поверьте, это было нелегко. Эди его недооценила.

– Лилиан, спасибо большое за уделенное время. Но, уверена, тебе надо готовиться…

– Нет, – ответила Лилиан, не спуская глаз с Лоуса. – Эди, этот молодой человек желает знать причины моего презрения к медицине. Полагаю, он заслуживает услышать мою историю. Я даже согласна, чтобы он ее обнародовал, хотя мы оба знаем, что этого не будет.

Лоус только поднял бровь.

– Лилиан, – начала Эди, – мне не кажется…

– Меня выдали замуж в шестнадцать лет, – произнесла Лилиан, сев прямо как палка, по-прежнему пристально глядя на Лоуса. – В этом браке у меня была одна работа – рожать своему мужу детей. С этой работой я не справилась.

Эди отступила на шаг. Она знала, что сейчас скажет Лилиан, но слушать все равно было больно.

– У меня было три выкидыша за год, а потом я родила мертвого ребенка. После тех родов к нам и зачастили врачи. Я была слишком убита горем, чтобы осознать, что́ меня ждет. Поняла только тогда, когда меня грузили в повозку. Видите ли, мое горе послужило для мужа достаточно веской причиной, чтобы поместить меня в лечебницу для умалишенных.

Лоус резко вдохнул, и его глаза широко раскрылись. Впервые за все интервью с Лилиан на его лице появилось что-то, кроме холода.

Перемена не укрылась от Лилиан.

– Вы представляете условия содержания в таких заведениях?

Он явственно стиснул зубы.

– Мне известно, что они бывают… ужасны.

Лилиан рассеянно кивнула.

– Ужасны. Да. Не худшее слово. – Ее взгляд оставался цепким, но голос зазвучал отрешенно: – В здании круглый год поддерживали страшный холод, а одежда, в которую нас одевали, была заношена до дыр. И совсем не грела. Большинство женщин синели от холода. Некоторые лишились пальцев на руках и ногах.

По спине Эди пробежал холодок. Перед глазами выросли огромные черные ворота приюта для умалишенных Сакраменто.

– А еще там были ванны со льдом. Излюбленный метод лечения. Никогда не забуду, как ко мне без предупреждения подошли два санитара и, связав по рукам и ногам, швырнули в ванну с грязной водой и льдом. Видите ли, мне хватило дерзости пожаловаться врачу, что мясо протухло, а еда отдает медью. Другие женщины от этого болели. Он, разумеется, только отмахнулся. Назвал мои жалобы порождениями больного ума. Санитары избили меня за донос, но, видимо, им было мало. Тогда они швырнули меня в эту ванну и держали мою голову под ледяной водой, так что я едва не захлебнулась. Они приподняли меня, позволили вдохнуть, а потом макнули снова, еще и еще, пока я не лишилась остатков разума и надежды. Пока не стала молить бога дать мне умереть.

Эта картина стояла у Эди перед глазами. Она много раз снилась ей с тех пор, как Лилиан только рассказала им с Вайолет о своей судьбе. Иногда в ванне лежала Лилиан. Иногда в ее снах женщиной, лежавшей на дне, женщиной, по чьим венам текла ледяная вода, оказывалась Вайолет.

Следом Лилиан рассказала про морфин и хлорал, которыми их обкалывали в таких количествах, что сходили с ума даже здоровые. Про организацию по защите женщин, которой после долгой работы удалось убедить врачей освободить Лилиан под их поруку. Про то, как, уже вырвавшись из лечебницы, она страшно страдала, избавляясь от наркотической зависимости. Как болела много месяцев – и это если считать лишь физическую боль.

У Эди свело живот, и ей пришлось опереться на стену гримерки, чтобы не дрожали колени.

Перед глазами встало лицо отца, искаженное сперва ужасом, а потом праведным гневом. Как он волок их с Вайолет из гостиной, где лежало холодное, покинутое тело матери.

«Вы у меня спасетесь!»

Будто издалека снова