Вторая смерть Эди и Вайолет Бонд - Аманда Глейз

Вайолет как раз играла свою самую излюбленную роль – давно утраченной любимой. На сей раз эта самая любимая умерла молодой, и они с пожилым джентльменом, сидящим на сцене, не успели сыграть свадьбу. Безутешный, он всю жизнь оставался холост. Но теперь, на склоне лет, наконец пожелал сочетаться браком.

Все это, как шептались за кулисами, ищейки мистера Хадла разнюхали довольно легко, ведь джентльмен привел будущую невесту с собой в театр. Городские сплетники, тоже пришедшие на представление, только об этом и судачили.

– Милый, – тихим дрожащим голосом произнесла Вайолет, закрыв глаза и высоко задрав подбородок. – Думаешь, не этого я ждала? Не смотрела на тебя сверху в надежде, что ты наконец сыщешь любовь в подлунном мире?

Пожилой джентльмен, покачав головой, поднес к глазам платок. Его плечи задрожали: хрупкое тело сотрясали беззвучные рыдания.

– Иди же, – сказала Вайолет с такой силой, что спираль лавандового дыма развеялась с ее выдохом, – обрети в жизни ту любовь, какую можешь.

Пожилой мужчина на сцене рыдал уже не таясь: все потуги сохранить лицо развеялись вместе с дымом.

– Знай, что в моем сердце есть место вам обоим. – Вайолет позволила последним словам на одно биение сердца повиснуть в воздухе. Потом судорожно глотнула побольше воздуха, распахнула глаза и уже обычным мелодичным голосом объявила: – Дух отбыл!

Зрители дружно удовлетворенно выдохнули, а пожилой мужчина, потянувшись через круглый стол, взял руки Вайолет в свои и сердечно пожал; мокрые глаза и сияющее лицо свидетельствовали о его благодарности.

Потом, пока стюард в красной ливрее провожал мужчину на его место, поднялся обычный гвалт и гомон. Толпа взволнованно шепталась, гадая, кого позовут на сцену следующим. Эди воспользовалась паузой, чтобы чуть высунуться из-за кулис, надеясь отыскать в зале Мэри Саттон.

Свет газовых фонарей, направленный прямо на сцену, не давал разглядеть большую часть зала, но в середине третьего ряда Эди заметила старушку мисс Крокер. Сеанс с котом милой дамы, может статься, и был немного смешон, но, едва увидев, кому та что-то взволнованно шепчет на ухо, Эди решила, что оно того определенно стоило.

Рядом с мисс Крокер сидела Мэри Саттон собственной персоной. Эди тут же узнала ее по описанию мистера Хадла. Лет сорока пяти, одетая богато и по последней моде, с едва припудренной бледной кожей и русыми волосами, собранными кверху в элегантные локоны.

На вид ее было ни за что не отличить от типичной светской львицы, и все же Эди знала: в Мэри Саттон не было ничего типичного. В докторе Мэри Саттон, если точнее. Она была первой женщиной-врачом, официально нанятой окружной больницей Сакраменто, и в день ее выхода на работу уволилась четверть врачей-мужчин – если верить сведениям, собранным подручными мистера Хадла. А обычно они бывали достоверны.

Эди в который раз задалась вопросом, с кем же такая женщина столь отчаянно стремится связаться. Хотя ищейки мистера Хадла предоставили подробный отчет о впечатляющих достижениях Мэри Саттон на медицинской стезе, по части бывших мужей, любовников или партнеров они вернулись ни с чем. Ее пожилые родители были по-прежнему живы и здоровы. Ни братьев, ни сестер – усопших или еще нет – у нее не было.

Эди кинула взгляд на Вайолет – та как раз готовилась поджечь новое блюдце лаванды, – а потом снова принялась рассматривать Мэри Саттон. В отличие от сидящей рядом старушки мисс Крокер, она следила за выступлением без волнения и предвкушения. Ей, кажется, было… скучно.

Но Эди не переживала. Возможно, пока госпожа доктор и не заглотила наживку, но следующая часть программы наверняка все изменит.

Вайолет тем временем зажгла траву и зажмурилась. Толпа затихла.

Для зрителя Вайолет вызывала духов абсолютно так же, как раньше, когда играла. Только Эди понимала, что теперь сестра всматривается в духов, пребывающих в Завесе неподалеку, и выбирает, кого пригласить пройти.

Несколько секунд безмолвия – и, открыв глаза, Вайолет проговорила:

– Маргарет? Есть здесь сегодня Маргарет Браун?

По толпе пронесся шорох: зрители выворачивали шеи, силясь высмотреть счастливицу, пока на ее лице еще заметно удивление. И поскольку это был последний призыв духов за вечер, немалая часть публики – те, кого Провидение не наделило именем Маргарет Браун, – не скрывала разочарования.

Всего лишь несколько мгновений спустя посреди зала поднялась женщина и быстро прошла по проходу. Молодой стюард в красной ливрее дождался ее у подножия ступеней и помог взойти на сцену.

Дама была одета во все черное. На глаза ее спадала чернильная кружевная вуаль, а державшая ее шляпка несколько сезонов как вышла из моды. Даже из-за кулис Эди было видно не скрытую вуалью землистую кожу. Нездорово бледную, как будто женщина давно уже не выходила на солнце.

Стюард осторожно усадил ее на стул с прямой спинкой напротив Вайолет и растворился за кулисами.

Вайолет вновь подала голос:

– Маргарет Браун. С вами хотят поговорить.

Женщина – Маргарет Браун – ничего не ответила. Только убрала с лица черную вуаль и уставилась на Вайолет с хрупкой, отчаянной надеждой. Сестры видели такие взгляды уже много раз.

Вайолет кивнула, отвечая на молчаливую мольбу женщины. Потом снова зажмурилась и запрокинула голову.

Эди ощутила, как открылась Завеса. В ней появился крошечный аккуратный надрыв – как раз такой ширины, чтобы наружу скользнул один-единственный дух.

– Мамочка.

Губы Вайолет шевелились, но слова произносила не она.

На зрительный зал опустилась особая тишина. Вот поэтому Вайолет приберегала настоящего духа напоследок. Ее манера речи неуловимо изменилась. Вокруг нее замерцало что-то странное и чуждое, воздух зазвенел – такое не подделаешь.

Как и во время двух предыдущих сеансов, Вайолет крепко зажмурилась и не раскрывала глаз. Вот только если прежде это был театральный эффект, то теперь дело было в том, что пронзительно-зеленые глаза Вайолет уступили место глазам духа. Если она поднимет веки, на Маргарет Браун взглянет ее собственный ребенок.

Тишина в зале стала гробовой. Каждый, кто хоть капельку чувствовал смерть, сейчас ощутил ее. Ощутил, как что-то мрачное ворочается на задворках сознания. Вечно подавленные животные инстинкты различали то, от чего отмахивался разум. Вызывать духов перед зрителями, выставляя напоказ одно из величайших таинств жизни, было опасно. Люди твердили, что хотят ответов, но в глубине души их не желали. В глубине души они предпочли бы волшебную сказку про Господа на небесах и вечную жизнь.

Когда-то в детстве Эди и самой больше нравилось в нее верить. Больше всего на свете она любила, сидя на коленях