Вторая смерть Эди и Вайолет Бонд - Аманда Глейз

Эди подняла голову – тень прыгнула на нее. Веревка-усик оказалась в паре сантиметров от лица.

Долго ли Вайолет будет ее помнить? Дни пройдут или только часы, прежде чем она станет призраком, запертым далеко-далеко на задворках сознания сестры?

Эди зажмурилась. В последний раз услышала оклик матери.

И рухнула во тьму.

10

Воздух прорезал смех Вайолет. Звонкий и чистый, как колокольчик.

– Страшную! Ну пожалуйста, расскажи страшную!

Эди села на кровати, собираясь возразить. От страшных сказок на ночь ей снились кошмары. Но не успела она подать голос, как Вайолет накрыла ее лицо подушкой и вдавила в постель.

– Вайолет, не души сестру, пожалуйста.

Мать говорила своим фирменным строгим тоном, но у нее не получалось скрыть веселья. Секунда – и подушку с Эди сняли.

Она, моргнув, посмотрела на разрумянившуюся розовощекую Вайолет. Сестра широко распахнула зеленые глаза и умоляюще глядела на нее, склоняясь все ниже, пока они не соприкоснулись носами.

– Эди, ну пожалуйста! Страшные сказки гораздо веселее!

Дальний край кровати просел – рядом с Эди примостилась мать. На ней был привычный кремовый халат; светлые, почти белые волосы, заплетенные в косу, свисали сбоку вдоль шеи.

– Эди, милая, ничего страшного, если ты выберешь…

– Нет, – ответила Эди, с мрачной решимостью поворачиваясь к матери, – я тоже, если можно, хочу страшную.

Вайолет за ее спиной радостно взвизгнула и обхватила Эди, благодарно стиснув за талию. Эди улыбнулась и прижалась к сестре покрепче. Если ей будут сниться кошмары, пусть Вайолет обнимает ее всю ночь.

Улыбаясь одними глазами, мать заправила локон Эди за ухо. За тот год, что Эди ходила в Завесу, ее волосы начали выцветать. И хотя вслух она этого не признавала, Эди подозревала, что мать знает: в глубине души она оплакивает утрату некогда темно-каштановой гривы.

Встав и погасив все лампы, кроме одной, мать вернулась к кровати, поплотнее накрыла сестер одеялами и принялась мягко и напевно рассказывать:

– В жизни есть много вещей, которых маленьким девочкам стоит опасаться. Но в смерти – только одна. – Голос матери зазвучал зловеще, и Эди вздрогнула, а Вайолет покрепче сжала ее в объятиях. – Тень, – пропела мать, – это темная сторона души. Напуганная, жестокая, иногда злобная наша часть. Пока тень живет внутри человека, пока свет сдерживает ее, бояться нечего. Но тень, оставленная в смерти, – это большая опасность.

Вайолет на миг перестала дышать, и теперь пришел черед Эди ее успокаивать.

– Ни один дух, – продолжала мать, и ее зеленые глаза в тусклом свете лампы казались черными, – не может, вырвавшись в жизнь, оставить тень в смерти навечно. Они будут тесно связаны во веки веков. Но если дух противится зову тени, если отказывается вернуться в смерть, то тень обречена на бесконечный бездумный голод. Отчаянно стремясь воссоединиться с тем, кто ее покинул, тень поглотит всех злосчастных духов, что попадутся на ее пути. Высосет из них весь оставшийся свет и силы, заберет даже память, благодаря которой они живы в сознании смертных. Поэтому, дорогие мои, когда осмелитесь открыть Завесу и шагнуть в туманы смерти, всегда остерегайтесь теней. А если однажды она вам встретится, вы должны мне обещать… Обещайте мне…

Эди застыла – руки Вайолет пропали с ее талии. Она рывком села в кровати, а комнату заполнил холодный туман, плотный, будто морской. В воздух, разрезая белую взвесь, потянулись завитки черного дыма. Дыма со свежим живым запахом.

Как зреющие на стебле помидоры.

В горле Эди засел крик. Она уже не лежала под одеялом в кровати своего детства в объятиях сестры, но стояла в Завесе смерти. А в отдалении воздух рассекла сияющая рука, сжимавшая большим и указательным пальцем зажженный корень белладонны.

– Беги! – Туманы Завесы разорвал голос матери.

Потом дым и туман исчезли. Остался только корень белладонны, но теперь он лежал, наполовину выглядывая из шелкового травяного кисета, на полу в матушкиной гостиной, как в тот судьбоносный день год назад. По его скрученной поверхности плясали отсветы огня в камине, отчего ссохшийся корешок зловеще отблескивал.

Было и кое-что еще. У камина. Белый проблеск пергамента. Уголок листка, который мать бросила в огонь.

Эди это помнила. Помнила, как мать у нее на глазах поднесла к пламени один-единственный листок. Ей тогда стало любопытно. Дождавшись, пока мать отвернется, она решила подглядеть. Но он сгорел прежде, чем она успела разобрать написанное.

Или нет?

Эди вдруг оказалась на коленях у огня, и пламя обожгло ей лицо. Подавшись вперед, она еле-еле разобрала, похоже, окончание письма, написанного изящным женским почерком:

…горе кажется искренним. И все же мне хочется попросить тебя, дорогая, быть осторожной.

Всегда твоя, Н. Д.

Н. Д.

При виде этих инициалов в голове у Эди зазвенел колокольчик узнавания.

Где же она их раньше видела?

Она рванулась выхватить клочок бумаги из очага, но не успели ее пальцы коснуться его, как пламя взметнулось, и от письма ничего не осталось.

Миг – и пламя уже пожирало саму Эди. Огонь поднимался по рукам, опаляя до волдырей. Дым набивался в нос и рот. Грудь сдавила тяжесть.

Не вдохнуть.

Не…

* * *

Эди проснулась, задыхаясь.

Она пила воздух заполошными, неровными глотками, и он заполнял легкие. Сердце колотилось в грудную клетку, кожу покрывал пот.

Кто-то снял с нее одежду, оставив только льняную сорочку, и теперь та липла к холодной потной коже. Сверху ее накрыли белым покрывалом и толстым бумазейным одеялом. Скинув с себя тяжесть, Эди поняла, что лежит в кровати. И не в своей детской кроватке из сна, а в номере, который они с Вайолет снимали в «Юнион-хотел».

Не успела она задуматься, как такое было возможно, внутри поднялась волна тошноты. Она едва успела перегнуться через край кровати и схватить стоявшую наготове глиняную миску, как содержимое ее желудка выплеснулось наружу потоком рвоты.

Она зажмурилась от головной боли, но перед глазами тут же встала тень. Напуганные глаза малыша Уильяма. Заплаканное, полное надежды лицо его матери, когда та смотрела на Вайолет.

Голова закружилась, и ее снова вывернуло в миску.

Когда наконец в желудке точно не осталось ничего, что могло бы попроситься наружу, она осторожно опустила миску на пол и заставила себя сесть и оглядеться.

В комнате она была одна. Слева стояла кровать Вайолет, пустая и незаправленная. Справа было выходящее на запад окно с кружевными занавесками, сквозь которые еле пробивался тусклый серый свет.

Тусклый серый утренний свет.

Сердце пропустило удар. Сколько же