Вторая смерть Эди и Вайолет Бонд - Аманда Глейз

Когда Эди приблизилась, мальчик поднял голову, и его глаза потрясенно распахнулись. Он, конечно, не понимал, почему его встреча с мамой оборвалась так резко. Эди подалась поближе, собираясь сказать ему что-нибудь успокаивающее, но тут его дух сдвинулся вправо, и стало видно дыру в Завесе, открытую Вайолет.

Эди застыла. Сестра умела пронзать Завесу. Делать крошечное отверстие, аккуратно прокалывать ткань иглой. Но представший перед Эди разрыв был далеко не аккуратным – неровным, рваным, слишком большим. А значит, дух, который вторгся в голову Вайолет, очень силен.

Силен и неосторожен.

Пальцы Эди легли на шелковый травяной кисет в кармане юбки. Нужно было действовать быстро. Выдернуть духа из жизни – и из головы сестры, – пока у Вайолет еще есть силы сопротивляться. Эди достала из кисета пучок сушеной полыни и коробок спичек. Секунду помедлила, сосредотачиваясь, чиркнула спичкой и зажгла траву.

Здесь, в смерти, дым от трав был цветным. Полынный, нежный светло-зеленый, завивался спиралями, разрезая туман. От него шел густой насыщенный запах, приятный аромат, неизъяснимо напоминающий о доме. Эди всегда чуяла в нем жареную индейку с веточкой мяты, хоть мать говорила, ее он наводил на мысли о жарко́м. Но если отбросить подробности, это был слишком живой, слишком домашний запах, и духи теряли от него покой.

Эди дождалась, пока трава в ее руках раскурилась, широко расставила ноги, подняла руки – как множество раз делала при ней мать – и направила растущий столб полынного дыма к зияющей дыре в Завесе.

Послушный ее воле, дым заструился сквозь разрыв в жизнь, и Эди ощутила мимолетное торжество. До этого она проворачивала такое всего несколько раз и только под наблюдением матери.

Она сразу почувствовала, как дух отозвался на полынь. Мгновенно. Значит, Вайолет пока доблестно борется за управление собственным сознанием. Дождавшись, пока дым как следует схватится, Эди снова подняла руки и потянула его вместе с духом обратно в смерть.

Вихрящаяся колонна полынного дыма потекла назад в Завесу, и Эди впилась в нее взглядом, высматривая заточенного там духа, – но не нашла ни искры света. Ни единой яркой точечки.

Полынь не сработала? Или ошиблась сама Эди?

Но нет, что-то там все же было. Что-то извивалось в дыму. Что-то темное, бьющееся в неровном ритме…

Эди отшатнулась.

Это был не дух.

Пульсирующая черная масса поднялась в полынном дыму во весь рост, и на Эди нахлынула волна парализующего ужаса.

Она развернулась на каблуках и побежала.

В голову Вайолет пытался прорваться вовсе не дух.

А тень.

«Тень, оставленная в смерти, – это большая опасность».

Так говорилось в сказке, которую мать в детстве рассказывала им на ночь. Она просто хотела напугать их и напомнить об осторожности. И не ожидала, что они однажды столкнутся с тенью лицом к лицу.

Эди бежала, но песок под ногами оседал, замедляя шаг. Она громко выругалась. Нужно было пройти обратно в жизнь, пока тень ее не догнала. Но сперва – оторваться. Нельзя допустить, чтобы тень прошла за ней.

Оглянувшись, Эди увидела, как размытый человекоподобный силуэт вырывается из пут полыни, а нежно-зеленый травяной дым бессильно растворяется в тумане. Тень бросилась на нее дерганым движением, без всякого изящества, зато с огромной скоростью.

Эди прибавила ходу, однако чувствовала, что тень за спиной прибавила тоже.

Еще раз оглянувшись, она обнаружила, что от мрачного силуэта отделился нитевидный усик. Он скользил к ней еще быстрее.

Странно спокойный участок сознания сообщил Эди, что сбежать у нее вряд ли получится. И единственный шанс вернуться в жизнь – поджечь остатки лаванды прямо сейчас и перейти.

Но такое решение несло ужасный риск. Тени совсем чуть-чуть не хватило до того, чтобы подчинить сознание сестры. Ее сдерживали только сила сопротивления Вайолет, выпестованного годами уроков матери, и вмешательство Эди в смерти. Если она сейчас откроет Завесу, если тень пройдет за ней в переполненный театр «Метрополитен», у нее будет большой выбор тел, куда вселиться, – тел, которые понятия не имеют, как дать отпор.

Перед глазами мелькнуло лицо матери. Точно такое же, как год назад в Завесе. Ее глаза, обычно смотревшие мягко и мечтательно, распахнулись от страха, но губы были мрачно, решительно сжаты – в поднятой руке она держала зажженный корень белладонны.

Эди остановилась и развернулась к тени лицом. Убежать она не сможет. Но, возможно, есть иной путь.

И вдруг… на краю ее зрения мелькнул свет.

К ним приблизился второй, ярко горящий дух. Дух маленького мальчика в ночной рубашке, едва прикрывающей колени.

Эди изумленно моргнула. Она совсем про него забыла.

Но не успела она крикнуть ему, что тут опасно, и велеть спасаться, как дух мальчика с невероятной скоростью припустил вперед. Встал между Эди и надвигающейся тенью – крошечная искорка бросила вызов стене тьмы.

С губ Эди сорвался крик – что-то среднее между предостережением и всхлипом. Потому что, произнося слова, она уже знала: слишком поздно.

Через долю секунды после того, как мальчик преградил тени путь, похожие на щупальца нити обвились вокруг его шеи. Тень подняла его в туманный воздух, и изо рта мальчика вырвался булькающий всхлип. Перед Эди в последний раз мелькнуло его перепуганное личико, широко распахнутые от изумления и страха глаза – и тень разорвала дух бедняжки надвое.

Дальше все произошло очень быстро, но смотреть оттого было ничуть не менее жутко. Склонившись над разорванным духом, тень опустила к нему дымчатую массу, служившую ей головой, и принялась пить свет, все еще льющийся из мальчика.

Не прошло и секунды, как он был выпит досуха. Останки его рассыпались, как пыль, и разлетелись, примешиваясь к вечной дымке Завесы.

Эди запоздало вспомнила его имя. Вспомнила, как звала его на сцене мать.

Уильям.

Уильям Браун.

Скоро мать позабудет своего почившего любимого сына – только имя и вспомнит. Уже сейчас свет его образа меркнет в ее сознании. Меркнет память о мальчике, который ушел слишком рано. Который остался храбрым даже в смерти. О мальчике, чья душа никогда уже не обретет вечного покоя.

Эди охватила печаль, а тень, насытившись, выпрямилась и развернулась к ней.

От ее движения воздух пошел рябью, и в носу защекотал новый запах. От тени мерными волнами шел острый запах.

Свежий и живой. Как зреющие на стебле помидоры.

Запах белладонны.

«Эди!»

Голос матери. Встревоженный и торопливый. Как в тот день в Завесе.

«Эди!»

Она приказала дочери остановиться. Остановиться и уйти прочь. Но Эди не послушала. Хотела помочь.

«Эди!»

Воздух вокруг заполнился другим запахом. Он мешался с