Искупить кровью! - Роман Романович Кожухаров

до шуток. Как только они высунулись на открытую, обезображенную авиабомбами местность, по колонне стали бить пулеметы. Стрельба велась со стороны перелеска, уходившего влево. Возле него Аникин еле различал какие-то строения. «Скорее, шире шаг…» – Шедший впереди Федотов, пригнувшись, перешел почти на бег. Ему очень не хотелось погибать здесь, в грязи, с запятнавшими себя красноармейцами. Колонна, с ходу попав в непролазное месиво, замедлила скорость движения почти до нуля. Раненые еле ковыляли. Хорошо, что Фролыч – так звали солдата, который достался Аникину, совсем исхудал и вовсю старался толкаться по грязи здоровой ногой, чтобы облегчить ход. И дождь не лил. Но все равно скользить и чвакать по разбитой влагой и бомбами земле приходилось нелегко. Аникин терпел и тащил раненого. Краем глаза он видел, что другим еще тяжелее. Треск выстрелов со стороны видневшегося слева местечка стал гуще. И ветер – с той стороны, поэтому и слышно было хорошо. К утробному, гулкому стуку пулеметных очередей добавились легкие, сухие хлопки. Винтовки и автоматы. Но этим до них было далековато, а пулемету самый раз. Вот со стоном рухнул лицом в жижу тот лысый, которому поручили нести раненого вместо пулемета. Как тащил его на спине, так повалились они вместе, насквозь пробитые одной пулей. Поневоле шаг прибавили. Кромка наших позиций, обозначавшаяся на самом конце разрытого картофельного поля глинистой насыпью бруствера, теперь казалась недостижимо далекой. А из оврага расстояние до нее выглядело намного ближе. Еще двоих в колонне скосило. Одного за другим, словно натолкнулись на невидимую преграду. Одному пуля угодила прямо в голову, и мозги его забрызгали рядом идущего.

– Нас всех тут перемолотят!.. – заорал он, отирая грязными руками заляпанное кровавыми сгустками лицо.

– Молчать! – перебил его Федотов.

Но тот не унимался. Эти мозги, видать, его совсем добили.

– Убьют нас тут, назад надо…

– Что, саботаж?!

Федотов матерно выругался. Выстрел заглушил его брань, и хотевший повернуть назад уткнулся в землю.

– Не останавливаться!

Хлопки и треск стрельбы перекрыли протяжный вой минометного залпа. Немцы усиливали огневой натиск. Первая партия залпов ушла в перелет, подняв на картофельном поле кучи ботвы и грязи.

– Ух, урожай… Сейчас бы картошечки, – сморщив терпеливую гримасу, процедил Фролыч.

– Будет нам сейчас урожай… на орехи… – ответил Андрей. Фролыч уже не казался таким легким. С каждым шагом ноша становилась все тяжелее. Пот ручьями катился по лицу, разъедая солью глаза.

Аникин точно угадал «с орехами». После второго недолета третья волна их накрыла. Мины сыпали постепенно, словно просеяла их чья-то рука, наискось перечеркнув хвост. Они с трудом отлипали от спрятавшей их земли, а несколько человек из замыкающих так и остались неотделимой частью картофельного поля. Кого-то разметало на куски. В том числе бойца из охранения. Федотов еле нашел его туловище, чтобы забрать документы…

XV

До траншеи добралось меньше половины из тех, кто утром готовился к переходу в овраге. Пехотинцы, сидевшие в окопах, провожали их молча, никак не комментируя. В глазах каждого читалось: «Я тоже могу оказаться на твоем месте».

Потом их согнали на пересыльный пункт. Аникин, следуя инструкции Акулины, рассказал майору, который его допрашивал, все как было. Но «особист» распределил его в «призывную группу», то есть группу лиц мужского пола призывного возраста, пребывавших на оккупированной территории. Смертельно усталый вид майора ясно говорил, что разбираться ему некогда. И действительно, пересылка была буквально набита людьми, а прибывали все новые и новые партии – в основном из «окруженцев».

– Разберутся… – обреченно отмахнулся майор от сбивчивого рассказа Андрея. Единственное, на что он обратил внимание, это на эпизод с фашистом.

– Как, говоришь, его звали? Отто Хаген?

Майор сделал знак, и секретарь, статная девушка в натуго перетянутой ремешками портупеи гимнастерке, подчеркивающей ее статную, крепкую фигуру, старательно пометила что-то на своем листочке.

– А ты и немецкий знаешь?

– Так в школе учили… – растерянно ответил Андрей.

– Ну ладно, в лагере разберутся… А мне, вишь, некогда.

Когда он услышал про лагерь, все у Аникина обмерло. За что его, он же не уголовник какой… Андрей подумал, что его отправляют сразу в Сибирь. Оно и понятно, время военное, разбираться некогда. Уже в колонне, которую вечером наспех собрали и отправили из «пересылки» пешим ходом, Андрею объяснили, что гонят их не в простой лагерь, а в спецлагерь НКВД. В них проверяют вернувшихся из плена, из окружения и прочих проштрафившихся элементов. Располагается лагерь ни в какой не в Сибири, а где-то в прифронтовой полосе. У Андрея от сердца отлегло.

– Чего радуешься? – умерил его эмоции шагавший рядом с Аникиным и Ваняткой знаток лагерной системы – нестарый еще, крепкий мужик с покрытыми морщинами лицом, придававшим ему вид тертого калача и бывалого. – Говорят, в лагерях этих «особисты» лютуют… Уж лучше в такой лагерь бы отправили. Все одно – подальше от фронта.

– Так в чем дело? – отозвался высокий, интеллигентного вида парень, в гимнастерке со следами лейтенантских знаков отличий. Умный вид придавали ему круглые очки. – Соверши несерьезное правонарушение и – отправят…

– Ага, ищи дурака… – резонно ответил бывалый. – Это где ты сейчас видел «несерьезные правонарушения»? Да еще у линии фронта? Законы военного времени, брат, это тебе не шутки… Обратного хода с фронта нет, братишка, иначе как в лазарет или вперед ногами. А по этапу никто тебя в Сибирь с фронта не повезет. Паровозов не хватит. Билет в одну сторону…

XVI

А потом началось. Железные, как тиски, ручищи старшины и такие же хваткие, словно клещами душу из тела вытягивающие вопросы особиста-капитана. Он почему-то тоже сразу уцепился за немца. Все допытывал, откуда Андрей знает немецкий язык.

– Как же ты узнал, что его Отто зовут? А, гнида фашистская?

– Я не гнида… не фашистская… – хрипел Аникин, скрючившись на деревянном полу и держась за горло. Только что на кадыке разжал хватку капитанов секретарь, а по совместительству – заплечных дел мастер.

– Смотри, какой упертый… Себе же хуже делаешь. Признался бы уже по-человечески и соответственное отношение к себе получил бы. Так, мол, и так, каюсь, заслали меня с такой-то целью… Правильно, Андрей? С какой целью отпустил тебя с богом офицер абвера? Как его там кличут?

– Он… не офицер… зенитчик… Я уже говорил… Там во дворе установка стояла…

– А ты у нас и в офицерских званиях фашистских гадов разбираешься?..

Начищенные сапоги капитана подошли вплотную к лицу Андрея. В разбитый нос пахнуло густой до рези волной ваксы. Вонь ваксы подействовала на Аникина как нашатырный спирт. «Все, – подумал Андрей. – Хана… Сейчас он башку мне разобьет своим сапогом кованым. По крайней